Антония Байетт. Детская книга. Фрагмент. Пролюбофь, D'inacheve, содержит спойлеры

[oryx_and_crake]

Через несколько дней, когда Гризельда вставала из-за обеденного стола в пансионе Зюскинд, Вольфганг поймал ее за рукав.

- Одно слово с вами... – сказал он по-английски. – В тихом месте.

Его пальцы словно били электричеством. Гризельда знала, что он за ней наблюдает – под его пронизывающим взглядом у нее горела кожа. Он был и насмешником, и серьезным молодым человеком. Он ехидно прохаживался насчет баварцев и пива, шутил про кайзера и его гардеробы, набитые военными мундирами, про английского короля Эдуарда с его гаремом из дам, про буров, стойко страдающих в Южной Африке. Он чувствовал себя как дома в странном новом мире сатиры, скетчей, намеков и неожиданных громогласных сантиментов. Он наблюдал за ней, Гризельдой. Когда он видел, что она это замечает, он кривил рот в презрительной ухмылке и отворачивался.

Она вышла за ним в сад, и они сели за столик под виноградной лозой, оплетающей шпалеру.

- Посмотрите-ка, - сказал он.

Он протянул ей большой альбом для рисования. Альбом был полон женских головок и фигур - во всех ракурсах, со всеми возможными выражениями. Рисунки углем, карандашом, мелом, тушью.

На рисунках были Дороти и Гризельда. Рисовавший изучал их костяк, волосы, выражения лиц, состояния души.

Сперва Гризельда решила, что это рисунки Вольфганга. Но тут он спросил:

- Что вы сделали с моим отцом? Он verzaubert – околдован. Он влюблен в вас? Люди говорят всякое... мне и моей матери. Он никогда таким не был, никогда. Вы свели его с ума?

Гризельда уставилась на него в ужасе.

- Ничего подобного. Это совсем другое. - Она лихорадочно думала. – Наверное, вам лучше спросить у него самого.

- Как я могу такое спросить? Он мой отец. Он всегда был... такой серьезный, немного отстраненный. Как я спрошу его, не влюблен ли он в одну из девушек-англичанок? Люди говорят моей матери всякое... недоброе.

Он мрачно сверлил взглядом стол.

- Мы требуем, чтобы вы оставили его в покое, - сказал он.

- Я только перевожу...

- Значит, это другая, та, Дороти...

Фурии заплескали крыльями в голове у Гризельды. Тайна принадлежала не ей. Она сказала:

- Это тайна. Я не вправе вам ее открыть.

- Что вы наделали?

- Послушайте, - сказала Гризельда. – Это их тайна. Я вам скажу, но только для того, чтобы вы перестали... думать плохое. Это тайна.

- Ну?

- Она его дочь. Она узнала об этом и приехала сказать ему. Он... он ей верит, вы же видите. Они... вы сами видите, как они вместе. Я только перевожу, - решила на всякий случай добавить она, в то же время исподтишка изучая свое худое, бледное, красивое лицо, мелькающее на страницах альбома для рисования.

 - А вы – ее брат. Единокровный.

Вольфганг склонил голову набок и принялся разглядывать Гризельду. Она сказала:

- Я считаю, вы теперь должны ему сказать, что вам все известно. Я думаю...

Она хотела сказать «Я думаю, что в этой истории слишком высокий накал страстей», но не смогла.

Вольфганг произнес:

- Я рад, что не вы моя сестра.

- Почему?

- Сами знаете.

Гризельда покраснела и отвела глаза.

- Вы пойдете со мной к нему? – спросил Вольфганг.