![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(...)когда я, оставив на кассе хлеб и молоко, поторопилась к выходу, дорогу мне преградила бабушка неопределенного формата, и стала призывать "Покайся! В церковь пойди! А то встала - осматривается..." Мы с собакой сделали па налево и па направо, но бабушка оба раза ловко выросла между нами и дверью и перевела разговор в социальную плоскость: "Ишь, госпожа!"
- Да, - сказала я, поняв, что спорить не приходится. - Я госпожа. А вы?
Бабушка задумалась, и мы с собакою проскочили мимо. И уже вслед мне донеслось звонко, как умеют только поддающие пенсионерки:
- Я! Я тррруженица!
Да, а чего я хлеб и молоко на кассе оставила. Мне продавщица, добрая душа, объяснила, почему кричит.
- Если бы вы, - говорит, - зашли не так как вы зашли, зашла да встала, да осматривается, - а по человечески, попросили, мол мне батончик хлеба купить, холодно, я вот собачку за дверью привяжу, ничего? я бы ничего не сказала, а вы привязали, как будто так и надо, вошли, встали и еще смотрите... а вот вы бы попросили по-человечески...
И она так выразительно изобразила, плечами, голосом и лицом, как именно следовало мне войти и как попросить, что ничего не оставалось, кроме как загрустить и спасаться бегством молча.
- Да, - сказала я, поняв, что спорить не приходится. - Я госпожа. А вы?
Бабушка задумалась, и мы с собакою проскочили мимо. И уже вслед мне донеслось звонко, как умеют только поддающие пенсионерки:
- Я! Я тррруженица!
Да, а чего я хлеб и молоко на кассе оставила. Мне продавщица, добрая душа, объяснила, почему кричит.
- Если бы вы, - говорит, - зашли не так как вы зашли, зашла да встала, да осматривается, - а по человечески, попросили, мол мне батончик хлеба купить, холодно, я вот собачку за дверью привяжу, ничего? я бы ничего не сказала, а вы привязали, как будто так и надо, вошли, встали и еще смотрите... а вот вы бы попросили по-человечески...
И она так выразительно изобразила, плечами, голосом и лицом, как именно следовало мне войти и как попросить, что ничего не оставалось, кроме как загрустить и спасаться бегством молча.