Горчев жжот (via
synthesizer)
Одна девушка рассказывала, как на улице подошла к ней однажды культурная старушка и спросила, который час. Девушка полезла в сумочку и, как это ныне водится, достала мобильный телефон и сообщила старушке время. «Но мне не нужно время из телефона! — обиделась капризная старушка. — Мне нужно время из часов!».
И старушка эта кое-что таки понимала про время. То время, которое мы все почти сейчас носим с собой и держим в доме, оно вырабатывается при помощи суетливых электронов, про которые точно известно только то, что они всегда находятся не там, где им положено. И в результате получается совершенно несусветная дичь: только что вроде бы было без четверти, но посмотришь через пятнадцать минут — а там уже наступило завтра. Такие приборы годятся только на то, чтобы узнавать по ним на сколько ты уже опоздал. Ну или о том, что все равно уже никуда не успел. Человек, пытающийся жить по такому времени, обычно носится как угорелый, глаза его бегают, язык его сух и дыхание поверхностно. И жизнь свою он заканчивает как-нибудь нелепо: в автомобильной пробке или в очереди на лечение простатита. Настоящее же время делается совсем не так. Оно не скачет, как полкило блох, оно вообще предпочитает никуда не двигаться. Время вообще очень похоже на туман: если сверху ветер носит его клочьями, то в низинах оно лежит неподвижно. Помните,в доме у бабушки обязательно был такой механизм для производства медленного-медленного времени: чтобы оно хоть немного двигалось вперед, нужна была тяжелая-претяжелая гиря на каторжной цепи, которую каждое утро нужно было возвращать на место. И было долгое-долгое утро, и нескончаемый день, и бесконечный вечер. И ничего вокруг этого механизма никогда не менялось, и висели вокруг него все те же портреты в синих рамках: бабушка в подвенечном платье рядом с мужчиной, похожим на артиста из кинофильма «Трактористы», давно всеми забытые родственники, испуганные наши родители, вытаращившие глаза из-за треснувшего стекла, за которым располагается уже вообще совершеннейшая древность. И кровать с уложенными горкой подушками, на которой строжайше запрещено валяться днем, и термос времен советско-китайской дружбы с завернутой в шоколадную фольгу пробкой, и муха лениво бьется жестяной своей головой об оконное стекло. И если зайти в пустой дом в заброшенной деревне, в нем обязательно найдутся сломанные ходики. Это значит, что все: время кончилось и наступила, ясное дело, вечность.
Но не для нас: у нас в кармане пищит, в ухе звенит и в голове тикает. Типа жизнь у нас.
И старушка эта кое-что таки понимала про время. То время, которое мы все почти сейчас носим с собой и держим в доме, оно вырабатывается при помощи суетливых электронов, про которые точно известно только то, что они всегда находятся не там, где им положено. И в результате получается совершенно несусветная дичь: только что вроде бы было без четверти, но посмотришь через пятнадцать минут — а там уже наступило завтра. Такие приборы годятся только на то, чтобы узнавать по ним на сколько ты уже опоздал. Ну или о том, что все равно уже никуда не успел. Человек, пытающийся жить по такому времени, обычно носится как угорелый, глаза его бегают, язык его сух и дыхание поверхностно. И жизнь свою он заканчивает как-нибудь нелепо: в автомобильной пробке или в очереди на лечение простатита. Настоящее же время делается совсем не так. Оно не скачет, как полкило блох, оно вообще предпочитает никуда не двигаться. Время вообще очень похоже на туман: если сверху ветер носит его клочьями, то в низинах оно лежит неподвижно. Помните,в доме у бабушки обязательно был такой механизм для производства медленного-медленного времени: чтобы оно хоть немного двигалось вперед, нужна была тяжелая-претяжелая гиря на каторжной цепи, которую каждое утро нужно было возвращать на место. И было долгое-долгое утро, и нескончаемый день, и бесконечный вечер. И ничего вокруг этого механизма никогда не менялось, и висели вокруг него все те же портреты в синих рамках: бабушка в подвенечном платье рядом с мужчиной, похожим на артиста из кинофильма «Трактористы», давно всеми забытые родственники, испуганные наши родители, вытаращившие глаза из-за треснувшего стекла, за которым располагается уже вообще совершеннейшая древность. И кровать с уложенными горкой подушками, на которой строжайше запрещено валяться днем, и термос времен советско-китайской дружбы с завернутой в шоколадную фольгу пробкой, и муха лениво бьется жестяной своей головой об оконное стекло. И если зайти в пустой дом в заброшенной деревне, в нем обязательно найдутся сломанные ходики. Это значит, что все: время кончилось и наступила, ясное дело, вечность.
Но не для нас: у нас в кармане пищит, в ухе звенит и в голове тикает. Типа жизнь у нас.
no subject