![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
April 17th, 2004
Выучила новое слово: цезарепапизм. Это богатое слово, его хорошо употреблять наряду с сергианством. Просто офигеть, как растёт мой словарный запас после появления в ЖЖ...
Выучила новое слово: цезарепапизм. Это богатое слово, его хорошо употреблять наряду с сергианством. Просто офигеть, как растёт мой словарный запас после появления в ЖЖ...
Не маните морганием глаз-незабудок,
Не берите меня на поруки,
За коврижки и даже за суши не буду
Я читать Мураками Харуки.
Вы спешите за модой, за прозой японской,
Вам, наверное, хочется плакать
Под цунами эмоций токийского поца
В переплете, как сакура, гладком.
Пусть певцы Фудзиямы бумагу марают,
Предо мною не падайте ниц. Я
Обещаю, что не перейдут самураи
В эту ночь книжной полки границу.
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
shaulreznik
Не берите меня на поруки,
За коврижки и даже за суши не буду
Я читать Мураками Харуки.
Вы спешите за модой, за прозой японской,
Вам, наверное, хочется плакать
Под цунами эмоций токийского поца
В переплете, как сакура, гладком.
Пусть певцы Фудзиямы бумагу марают,
Предо мною не падайте ниц. Я
Обещаю, что не перейдут самураи
В эту ночь книжной полки границу.
shaulreznikНе маните морганием глаз-незабудок,
Не берите меня на поруки,
За коврижки и даже за суши не буду
Я читать Мураками Харуки.
Вы спешите за модой, за прозой японской,
Вам, наверное, хочется плакать
Под цунами эмоций токийского поца
В переплете, как сакура, гладком.
Пусть певцы Фудзиямы бумагу марают,
Предо мною не падайте ниц. Я
Обещаю, что не перейдут самураи
В эту ночь книжной полки границу.
shaulreznik
Не берите меня на поруки,
За коврижки и даже за суши не буду
Я читать Мураками Харуки.
Вы спешите за модой, за прозой японской,
Вам, наверное, хочется плакать
Под цунами эмоций токийского поца
В переплете, как сакура, гладком.
Пусть певцы Фудзиямы бумагу марают,
Предо мною не падайте ниц. Я
Обещаю, что не перейдут самураи
В эту ночь книжной полки границу.
shaulreznikУ парижского спаниеля лик французского короля,
Не погибшего на эшафоте, а достигшего славы и лени.
На бочок паричок рыжеватый, милосердие в каждом движеньи
А в глазах голубых и счастливых отражается жизнь и земля.
На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик у руля.
И в его ресторанчике светлом заправляют полдневные тени,
Петербургскою лентой и салфеткой прикрывая от пятен колени,
Розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую с хрустом стеля.
Эту землю с отливом зелёным между нами по горстке деля,
Как стараются неутомимо Бог, природа, судьба, Провиденье,
Короли, спаниели и розы и питейные все заведения.
Сколько мудрости в этом законе, ну и грусти порой - voila.
Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.
Я прошу не о вечном блаженстве -- о минуте возвышенной пробы,
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
(Окуджава, естественно)
Не погибшего на эшафоте, а достигшего славы и лени.
На бочок паричок рыжеватый, милосердие в каждом движеньи
А в глазах голубых и счастливых отражается жизнь и земля.
На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик у руля.
И в его ресторанчике светлом заправляют полдневные тени,
Петербургскою лентой и салфеткой прикрывая от пятен колени,
Розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую с хрустом стеля.
Эту землю с отливом зелёным между нами по горстке деля,
Как стараются неутомимо Бог, природа, судьба, Провиденье,
Короли, спаниели и розы и питейные все заведения.
Сколько мудрости в этом законе, ну и грусти порой - voila.
Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.
Я прошу не о вечном блаженстве -- о минуте возвышенной пробы,
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
(Окуджава, естественно)
У парижского спаниеля лик французского короля,
Не погибшего на эшафоте, а достигшего славы и лени.
На бочок паричок рыжеватый, милосердие в каждом движеньи
А в глазах голубых и счастливых отражается жизнь и земля.
На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик у руля.
И в его ресторанчике светлом заправляют полдневные тени,
Петербургскою лентой и салфеткой прикрывая от пятен колени,
Розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую с хрустом стеля.
Эту землю с отливом зелёным между нами по горстке деля,
Как стараются неутомимо Бог, природа, судьба, Провиденье,
Короли, спаниели и розы и питейные все заведения.
Сколько мудрости в этом законе, ну и грусти порой - voila.
Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.
Я прошу не о вечном блаженстве -- о минуте возвышенной пробы,
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
(Окуджава, естественно)
Не погибшего на эшафоте, а достигшего славы и лени.
На бочок паричок рыжеватый, милосердие в каждом движеньи
А в глазах голубых и счастливых отражается жизнь и земля.
На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик у руля.
И в его ресторанчике светлом заправляют полдневные тени,
Петербургскою лентой и салфеткой прикрывая от пятен колени,
Розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую с хрустом стеля.
Эту землю с отливом зелёным между нами по горстке деля,
Как стараются неутомимо Бог, природа, судьба, Провиденье,
Короли, спаниели и розы и питейные все заведения.
Сколько мудрости в этом законе, ну и грусти порой - voila.
Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.
Я прошу не о вечном блаженстве -- о минуте возвышенной пробы,
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
Где уместны, конечно, утраты и отчаянья даже, но чтобы милосердие в каждом движеньи
И красавица в каждом окне.
(Окуджава, естественно)