oryx_and_crake (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
oryx_and_crake) wrote2010-04-16 11:19 pm
oryx_and_crake) wrote2010-04-16 11:19 pm
Entry tags:
Антония Байетт. Детская книга. Фрагмент. Пролюбофь-4, D'inacheve, содержит спойлеры
Для тех, кто вчера сильно переживал, что Флоренция осталась неудовлетворенной - ей-Богу, лучше б она так и осталась.
И когда пришло письмо – остроумное, искушающее, настойчивое – Флоренция ответила. Был солнечный день, середина мая. Флоренции хотелось иметь собственную жизнь. Поэтому она отправилась обедать с Гербертом Метли втайне, без сопровождения, в ресторан «Chez Tante Sophie» с очень сильно занавешенной витриной, где-то в переулках Сохо. На Флоренции было хорошенькое зеленое платье и легкомысленная шляпка с длинными лентами. В ресторане они ели рыбу-лапшу, бресскую курицу и блинчики «сюзетт», и выпили довольно много белого бургундского.Они говорили о литературе и женском вопросе, об агитации за предоставление женщинам права голоса. Метли сказал, что роман о подлинно свободной женщине, которая не является товаром и сама решает, как ей жить, еще будет написан. Флоренции это было отчасти неприятно - смелая мысль, но довольно старомодная по сравнению с идеями некоторых ньюнэмских женщин, трезво смотревших на реальные трудности. Но Флоренция решила пуститься во все тяжкие, поэтому улыбалась не переставая, и даже – нехарактерно для нее – по-девичьи взвизгнула от восторга, когда официант поджег облитые коньяком блинчики, и они вспыхнули синим пламенем.
Оказалось, что кофе и коньяк они собираются пить в заказанном Метли небольшом отдельном кабинете. «Это будет приключение,» - таинственно сказал он, следуя за Флоренцией вверх по узкой винтовой лестнице.
В отдельном кабинете оказался диван, низкие кофейные столики, шелковое покрывало в восточном стиле, расшитое узором из перьев, и свечи в красивых фарфоровых подсвечниках. Окон в кабинете не было. Пахло духами. Будь у Флоренции выбор, она бы не захотела проводить время в такой комнате, но ей нужно было многое узнать и сделать. Она вытащила булавку, сняла шляпку и отложила ее в сторону; она приняла из рук Метли большой бокал коньяку; она трепетала. Метли принялся гладить ее, как гладят нервную кобылу. Он сам выпил большой бокал коньяку. Он шутил насчет приключений с пуговицами, совлекая с себя, а потом с Флоренции, различные одежды. Флоренция хотела знать, но еще не знала, что это значит. Герберт Метли, загорелый, костлявый, нервозный, все трогал и трогал ее, и говорил ей на ухо - не о любви, но о желании, о потребности, о праве. Он умел делать такое, чего Флоренция и вообразить не могла – приводил в возбужденный трепет места, которые до того были безмолвны или, самое большее, испытывали смутное неудобство. Она выпила еще коньяку и подумала: «Он играет на мне, как на музыкальном инструменте». Эта мысль ее укрепила. Музыкант, или фокусник, снял с себя и с нее еще несколько деталей одежды. Флоренция шепнула, что кто-нибудь может войти, и он уверенно ответил, что они в безопасности, он обо всем позаботился, все устроил как надо. Флоренция выпила еще коньяку. Узел волос распустился. Она была в корсаже и нижней юбке, и ее тело трепетало от мириада отпечатков его пальцев.
- Вот это место, - сказал Метли. Он все гладил и гладил, не снимая с нее панталон. Флоренция внутри панталон уже чувствовала себя как незаткнутый фонтан, как поднимающийся гейзер. Увидев это, Метли снял с нее панталоны и сказал:
- Я должен войти. Впусти меня.
Флоренция лежала, откинув голову на подушки, а комната шла кругом, как мельничное колесо. Метли гораздо лучше владел ее телом, чем она сама. Она почувствовала, как он вталкивает собственное тело в ее потайное место, а потом вламывается – со страшной силой, как отбойный молоток в пласт угля. Он разорвал ее, и она содрогнулась в конвульсиях, и закричала, а он испустил низкий стон, словно сдулся, и все вокруг было мокро от смешавшихся крови и семени.
- Черт, - сказал Герберт Метли. – У тебя там все туго. Ты была девушкой.
- А вы что думали? – едва выговорила она.
- Я не думал, - ответил он, утратив самоуверенность. - Погляди, что мы натворили. Надо будет предложить им денег за эту штуку... за покрывало. Ну, я думаю, у них такие вещи время от времени случаются. Интересно, сколько они потребуют?
- У меня есть немного денег в сумочке, - сдавленным голосом произнесла Флоренция. Ей показалось, что ее сейчас стошнит, из-за коньяка, а ей отчаянно не хотелось, чтобы ее тошнило - она хотела сохранить контроль хотя бы над одним из концов своего тела. Она хотела домой. Она сглотнула. Попробовала встать и снова упала на диван. Метли отодвинул занавеску, за которой обнаружился таз для умывания и кувшин с водой. Метли принялся - довольно безрезультатно - вытирать покрывало мокрым носовым платком. Флоренция кое-как встала, дотащилась до умывальника и протерла мокрой тканью свою покрасневшую плоть. Они с Метли неловко оделись, отвернувшись друг от друга – Флоренция надела все, кроме панталон, которые были в невозможном состоянии. Их она скатала и засунула в кувшин. Застегнула платье и пришпилила на место шляпу.
Она стояла в дверях ресторана, чтобы не видеть, как Метли торгуется из-за испорченного покрывала. Она готова была провалиться сквозь землю от этого ожидания у всех на виду. Она чувствовала, что Метли не знает, как решить дело с владельцами ресторана, куда он так уверенно ее привел. Он выглядел глупо, и она решила, что никогда ему этого не простит. Она заметила, что его, похоже, заставили заплатить слишком много, и ему от этого не по себе.
Выйдя на улицу, он подозвал кэб и был вынужден спросить, хватит ли у Флоренции денег доехать домой.
- Да, я же сказала, - презрительно ответила Флоренция, борясь с тошнотой. Он должен был вызваться проводить ее, чтобы убедиться, что с ней будет все благополучно; она знала, что с ней далеко не все благополучно, но к этому времени уже жаждала никогда больше его не видеть и не слышать.
Кэб отвез ее, полуобморочную, назад в Музей. Она вошла в домик и поднялась по лестнице. Имогена, сидевшая в гостиной, слегка удивилась, увидев Флоренцию дома посреди учебного семестра. Та объяснила, что вдруг ощутила непреодолимое желание уехать из Кембриджа на пару дней. Ей нездоровится. Она сейчас пойдет к себе и ляжет. Имогена склонилась над книгой, а Флоренция с трудом поднялась наверх. На следующий день она вернулась в Ньюнэм и стала учиться с удвоенным прилежанием.
(...)
Флоренцию все время тошнило. Она училась, борясь с волнами тошноты, которые принимала как наказание за "ту гадость". Она читала о битвах и дипломатии, а желудок подпрыгивал и сжимался. Однажды Гризельда вошла к ней в комнату и увидела, как ее рвет в таз для умывания.
- Флоренция, – сказала она, - расскажи мне, что с тобой. По-моему, тебе нужно сходить к доктору.
И когда пришло письмо – остроумное, искушающее, настойчивое – Флоренция ответила. Был солнечный день, середина мая. Флоренции хотелось иметь собственную жизнь. Поэтому она отправилась обедать с Гербертом Метли втайне, без сопровождения, в ресторан «Chez Tante Sophie» с очень сильно занавешенной витриной, где-то в переулках Сохо. На Флоренции было хорошенькое зеленое платье и легкомысленная шляпка с длинными лентами. В ресторане они ели рыбу-лапшу, бресскую курицу и блинчики «сюзетт», и выпили довольно много белого бургундского.Они говорили о литературе и женском вопросе, об агитации за предоставление женщинам права голоса. Метли сказал, что роман о подлинно свободной женщине, которая не является товаром и сама решает, как ей жить, еще будет написан. Флоренции это было отчасти неприятно - смелая мысль, но довольно старомодная по сравнению с идеями некоторых ньюнэмских женщин, трезво смотревших на реальные трудности. Но Флоренция решила пуститься во все тяжкие, поэтому улыбалась не переставая, и даже – нехарактерно для нее – по-девичьи взвизгнула от восторга, когда официант поджег облитые коньяком блинчики, и они вспыхнули синим пламенем.
Оказалось, что кофе и коньяк они собираются пить в заказанном Метли небольшом отдельном кабинете. «Это будет приключение,» - таинственно сказал он, следуя за Флоренцией вверх по узкой винтовой лестнице.
В отдельном кабинете оказался диван, низкие кофейные столики, шелковое покрывало в восточном стиле, расшитое узором из перьев, и свечи в красивых фарфоровых подсвечниках. Окон в кабинете не было. Пахло духами. Будь у Флоренции выбор, она бы не захотела проводить время в такой комнате, но ей нужно было многое узнать и сделать. Она вытащила булавку, сняла шляпку и отложила ее в сторону; она приняла из рук Метли большой бокал коньяку; она трепетала. Метли принялся гладить ее, как гладят нервную кобылу. Он сам выпил большой бокал коньяку. Он шутил насчет приключений с пуговицами, совлекая с себя, а потом с Флоренции, различные одежды. Флоренция хотела знать, но еще не знала, что это значит. Герберт Метли, загорелый, костлявый, нервозный, все трогал и трогал ее, и говорил ей на ухо - не о любви, но о желании, о потребности, о праве. Он умел делать такое, чего Флоренция и вообразить не могла – приводил в возбужденный трепет места, которые до того были безмолвны или, самое большее, испытывали смутное неудобство. Она выпила еще коньяку и подумала: «Он играет на мне, как на музыкальном инструменте». Эта мысль ее укрепила. Музыкант, или фокусник, снял с себя и с нее еще несколько деталей одежды. Флоренция шепнула, что кто-нибудь может войти, и он уверенно ответил, что они в безопасности, он обо всем позаботился, все устроил как надо. Флоренция выпила еще коньяку. Узел волос распустился. Она была в корсаже и нижней юбке, и ее тело трепетало от мириада отпечатков его пальцев.
- Вот это место, - сказал Метли. Он все гладил и гладил, не снимая с нее панталон. Флоренция внутри панталон уже чувствовала себя как незаткнутый фонтан, как поднимающийся гейзер. Увидев это, Метли снял с нее панталоны и сказал:
- Я должен войти. Впусти меня.
Флоренция лежала, откинув голову на подушки, а комната шла кругом, как мельничное колесо. Метли гораздо лучше владел ее телом, чем она сама. Она почувствовала, как он вталкивает собственное тело в ее потайное место, а потом вламывается – со страшной силой, как отбойный молоток в пласт угля. Он разорвал ее, и она содрогнулась в конвульсиях, и закричала, а он испустил низкий стон, словно сдулся, и все вокруг было мокро от смешавшихся крови и семени.
- Черт, - сказал Герберт Метли. – У тебя там все туго. Ты была девушкой.
- А вы что думали? – едва выговорила она.
- Я не думал, - ответил он, утратив самоуверенность. - Погляди, что мы натворили. Надо будет предложить им денег за эту штуку... за покрывало. Ну, я думаю, у них такие вещи время от времени случаются. Интересно, сколько они потребуют?
- У меня есть немного денег в сумочке, - сдавленным голосом произнесла Флоренция. Ей показалось, что ее сейчас стошнит, из-за коньяка, а ей отчаянно не хотелось, чтобы ее тошнило - она хотела сохранить контроль хотя бы над одним из концов своего тела. Она хотела домой. Она сглотнула. Попробовала встать и снова упала на диван. Метли отодвинул занавеску, за которой обнаружился таз для умывания и кувшин с водой. Метли принялся - довольно безрезультатно - вытирать покрывало мокрым носовым платком. Флоренция кое-как встала, дотащилась до умывальника и протерла мокрой тканью свою покрасневшую плоть. Они с Метли неловко оделись, отвернувшись друг от друга – Флоренция надела все, кроме панталон, которые были в невозможном состоянии. Их она скатала и засунула в кувшин. Застегнула платье и пришпилила на место шляпу.
Она стояла в дверях ресторана, чтобы не видеть, как Метли торгуется из-за испорченного покрывала. Она готова была провалиться сквозь землю от этого ожидания у всех на виду. Она чувствовала, что Метли не знает, как решить дело с владельцами ресторана, куда он так уверенно ее привел. Он выглядел глупо, и она решила, что никогда ему этого не простит. Она заметила, что его, похоже, заставили заплатить слишком много, и ему от этого не по себе.
Выйдя на улицу, он подозвал кэб и был вынужден спросить, хватит ли у Флоренции денег доехать домой.
- Да, я же сказала, - презрительно ответила Флоренция, борясь с тошнотой. Он должен был вызваться проводить ее, чтобы убедиться, что с ней будет все благополучно; она знала, что с ней далеко не все благополучно, но к этому времени уже жаждала никогда больше его не видеть и не слышать.
Кэб отвез ее, полуобморочную, назад в Музей. Она вошла в домик и поднялась по лестнице. Имогена, сидевшая в гостиной, слегка удивилась, увидев Флоренцию дома посреди учебного семестра. Та объяснила, что вдруг ощутила непреодолимое желание уехать из Кембриджа на пару дней. Ей нездоровится. Она сейчас пойдет к себе и ляжет. Имогена склонилась над книгой, а Флоренция с трудом поднялась наверх. На следующий день она вернулась в Ньюнэм и стала учиться с удвоенным прилежанием.
(...)
Флоренцию все время тошнило. Она училась, борясь с волнами тошноты, которые принимала как наказание за "ту гадость". Она читала о битвах и дипломатии, а желудок подпрыгивал и сжимался. Однажды Гризельда вошла к ней в комнату и увидела, как ее рвет в таз для умывания.
- Флоренция, – сказала она, - расскажи мне, что с тобой. По-моему, тебе нужно сходить к доктору.