The official groundbreaking

[oryx_and_crake]

Робертсон Дэвис

Что в костях заложено

Корнишская трилогия, книга 2

Что в костях заложено, то из мяса не выбьешь

Английская пословица (с латыни), 1290

Кто задал вопрос?

- Ты должен прекратить работу над книгой.

- Артур, нет!

- Может быть, не навсегда. Но сейчас ты должен остановиться. Мне нужно время, чтобы подумать.

Трое членов совета сидели в большой гостиной пентхауза. Они уже почти перешли на крик, нарушая деловую атмосферу встречи – впрочем, атмосфера и с самого начала была не очень деловой. Однако это была деловая встреча, а трое собравшихся представляли собой недавно основанный Фонд Корниша по содействию искусствам и гуманитарным наукам, в полном составе. Артур Корниш, который сейчас бегал взад-вперед по комнате, был, без сомнения, деловым человеком; бизнес-партнеры знали его как председателя совета директоров, но их сильно удивили бы его разнообразные интересы, не разделяй он свою жизнь на отдельные аккуратные отсеки. Преподобный Саймон Даркурт, розовенький, пухленький и слегка нетрезвый, выглядел именно тем, кем был: священником-ученым в неловком положении. Третья фигура меньше всего походила на члена совета чего бы то ни было: жена Артура, Мария, по-цыгански босая, в домашнем халате, который можно было бы назвать крикливым, не будь он сшит дорогими кутюрье из дорогих тканей.

Существует ничем не оправданное мнение, что женщины по природе своей миротворцы. Мария попыталась взять на себя эту роль.

- Но Саймон уже сделал столько работы!

- Мы поторопились. В смысле, заказать ему книгу. Надо было сперва посмотреть, что он раскопает.

- То, что он раскопал, не обязательно должно быть так ужасно, как ты думаешь. Верно, Саймон?

- Понятия не имею. Решать будут специалисты, и это может занять много лет. У меня пока ничего нет, кроме подозрений. Я уже жалею, что о них упомянул.

- Но ты подозреваешь, что дядя Фрэнк подделал рисунки старых мастеров – часть тех, которые он оставил Национальной галерее. По-моему, это достаточно ужасно.

- Да, это может оказаться неуместно.

- Неуместно! Мне бы твое хладнокровие. Член семьи, занимающей высокое положение в канадских финансовых кругах, подозревается в подделке картин!

- Артур, у тебя какая-то паранойя насчет бизнеса.

- Да, Мария, у меня паранойя, и вполне обоснованная. Нет отрасли более паранояльной, капризной, пугающейся собственной тени и просто безумной, чем финансы. Если окажется, что один член семьи Корнишей был жуликом, финансовый мир решит, что никому из Корнишей нельзя доверять. В газетах появятся карикатуры на меня: «Купите ли вы у этого человека старинную гравюру?» И все такое.

- Но дядя Фрэнк никогда не был связан с семейным бизнесом.

- Неважно. Он – Корниш.

- Лучший из них.

- Может быть. Но если он жулик, пострадает вся его родня, работающая в банковской сфере. Простите меня, но книги не будет.

- Артур, ты ведешь себя как тиран.

- Хорошо, я веду себя как тиран.

- Потому что ты трусишь.

- У меня на это есть все основания. Ты что, не слушала? Не слышала, что говорил Саймон?

- Боюсь, я не очень ловко преподнес всю эту историю, - сказал Саймон Даркурт. У него был очень несчастный вид; лицо побелело, почти сравнявшись цветом со священническим воротничком. – Напрасно я начал со своих подозрений – потому что это именно подозрения, больше ничего. Пожалуйста, послушайте, что меня беспокоит на самом деле. Беда не в том, что ваш дядя Фрэнк слишком хорошо рисовал. Беда со всей книгой. Я дисциплинированный работник. Я не тяну время, ожидая наплыва вдохновения и всякой такой чепухи. Я сажусь за стол, включаюсь в работу и преобразую свои многочисленные записи в прозу. Но эта книга изворачивалась и вырывалась у меня из рук, как прутик лозоходца. Может быть, дух Фрэнсиса Корниша не хочет, чтобы писали его биографию? Корниш был скрытен как никто. Он почти ничего о себе не рассказывал – никому, за исключением двух-трех человек, последним из которых был Эйлвин Росс. Вы, конечно, знаете, что Фрэнсиса и Росса считали любовниками?

- Боже мой! – воскликнул Артур Корниш. – Сначала ты подозреваешь, что он подделывал картины, а теперь выясняется, что он голубой. Чем еще порадуешь?

- Артур, не говори глупостей и не груби, - заметила Мария. – Ты же знаешь, что в наше время в гомосексуализме нет ничего особенного.

- Только не в банковских кругах!

- Милые мои, - сказал Даркурт. – Не ссорьтесь, и, если мне позволено будет так выразиться, не ссорьтесь по-глупому из-за пустяков. Я работаю над этой биографией уже полтора года, но никуда не продвинулся. Артур, ты меня не напугаешь обещаниями придушить эту книгу. Я уже сам подумывал ее придушить. Я вам говорю, я застрял. У меня просто не набирается достаточно фактов.

Артуру Корнишу не было чуждо ничто человеческое – в том числе инстинктивное стремление заставлять людей делать то, чего они делать не хотят. Поэтому он сказал:

- Саймон, это на тебя совсем не похоже. Ты не из тех, кто легко сдается.

- Да, да, Саймон, пожалуйста, не думай об этом, - подхватила Мария. – Выбросить полтора года исследований? Ты просто расстроен. Выпей, а мы тебя развеселим.

Артур уже сходил за напитками для всех троих. Он поставил перед Даркуртом стакан, полный шотландского виски, с капелькой содовой для порядка, а сам сел на диван рядом с женой.

- Валяй, - сказал он.

Даркурт сделал большой, обнадеживающий глоток.

- Вы поженились примерно через полгода после смерти Фрэнсиса Корниша. Когда наследственные дела наконец были улажены, оказалось, что у него было гораздо больше денег, чем все ожидали...

- Ну конечно, - сказал Артур. – Мы думали, у него была только доля от наследства деда и то, что оставил отец – это могли быть солидные деньги. Он никогда не интересовался семейным бизнесом; родня считала его чудаком – человеком, который возню с пыльными картинками предпочитает банковскому делу. Я единственный изо всей семьи хотя бы отдаленно представлял, что им движет. Банковское дело – не сахар, если у тебя нету к нему склонности. К счастью, у меня она есть, поэтому я теперь председатель совета директоров. Состояния дяди Фрэнсиса хватало на безбедную жизнь: у него было несколько миллионов долларов. Но стоило ему умереть, как солидные кучи денег начали обнаруживаться в самых неожиданных местах. Например, три очень большие суммы на анонимных счетах в швейцарских банках. Откуда у него эти деньги? Мы знаем, что он получал большие гонорары за установление подлинности работ старых мастеров для торговцев предметами искусства и частных коллекций. Но даже большие гонорары, сложенные вместе, не потянут на несколько лишних миллионов. Чем же он занимался?

- Артур, заткнись, - сказала Мария. – Ты обещал не мешать Саймону, пока он будет рассказывать о своей проблеме.

- Прошу прощения. Саймон, продолжай. Ты знаешь, откуда взялись дополнительные деньги?

- Нет, но это далеко не самое важное из всего, чего я не знаю. Я просто не знаю, кем он был.

- Но как ты можешь не знать? То есть, я хочу сказать, есть же факты, которые можно проверить.

- Да, есть, но они не складываются в цельный портрет человека, которого мы знаем.

- Я его совсем не знала. Даже не видела никогда, - сказала Мария.

- Я его тоже не знал по-настоящему, - сказал Артур. – Видел его несколько раз еще в детстве, на больших семейных сборищах. Он редко на них появлялся и, кажется, не ладил с родней. Он каждый раз давал мне деньги. Не десять долларов, как дядюшки дают племянникам на карманные расходы; он тайком совал мне конверт, в котором могла оказаться сотня. Для школьника, которого воспитывали в духе уважения к деньгам и бережливости – целое состояние. И еще одно мне запомнилось: он никогда не здоровался за руку.

- Я знал его намного лучше, чем вы двое, и он даже со мной никогда не здоровался за руку, - сказал Даркурт. – Мы подружились на почве общих интересов – к музыке, к рукописям, к каллиграфии, всякое такое. И, конечно, он назначил меня одним из исполнителей по завещанию. Но никаких рукопожатий! Фрэнк однажды сказал мне, что терпеть не может здороваться за руку. Что стоит ему коснуться чужой руки, и он чувствует смертный запах на своей. Если собеседник начисто не понимал сигналов Фрэнка и ему не удавалось отвертеться от рукопожатия, он сразу бежал в ванную и мыл руки. Невроз навязчивых действий.

- Странно, - сказал Артур. – С виду он не выглядел особенно чистоплотным.

- Он редко мылся. Когда мы разбирали его вещи, оказалось, что у него было три квартиры, с шестью ванными комнатами в общей сложности. Все ванны оказались заполнены горами картин, набросков, книг, рукописей и тому подобного. Я даже не поручусь, что краны в них все еще работали после стольких лет полного бездействия. Но Фрэнк оставил себе один туалет с раковиной, чуть больше стенного шкафа, в прихожей, и там бесконечно мыл руки. Ладони у него всегда были снежно-белые, хотя в остальном от него попахивало.

- Ты собираешься вставить это в книгу?

- Конечно. Он не вонял. От него пахло как от старинной книги в кожаном переплете.

- Звучит очень мило, - заметила Мария. – Жулик с ароматом старинной книги. Человек эпохи Возрождения, но без пьянства и дуэлей на мечах.

- Определенно без пьянства, - подтвердил Даркурт. – Он вообще не пил – во всяком случае у себя дома. Но он никогда не отказывался пропустить стакан, или даже несколько, если платил кто-нибудь другой. Он был ужасным скрягой.

- Все лучше и лучше, - сказала Мария. – Жуликоватый скупердяй с книжным запахом. Саймон, я уверена, что у тебя получится отличная биография.

- Помолчи, Мария; я знаю, что ты романтик и тебе симпатичны жулики, но надо себя контролировать. Это все ее цыганская кровь, - объяснил Артур Даркурту.

- Пожалуйста, помолчите оба и дайте мне наконец все рассказать! – воскликнул Даркурт. – Я не намерен писать сенсационный роман; я собираюсь выполнить твою просьбу почти двухлетней давности, а именно – создать солидный труд на научной основе, желательно не смертельно скучный: биографию покойного Фрэнсиса Корниша. Это должно стать первым проектом только что созданного Фонда Корниша по содействию искусствам и гуманитарным наукам, единственными двумя директорами которого мы с тобой в настоящий момент являемся. И, пожалуйста, Артур, не говори, что ты мне заказал эту книгу. Ты не заплатил мне ни единого цента, и у тебя нет ни клочка бумаги, который можно было бы рассматривать в качестве контракта. Это был вопрос дружбы, а не денег. Ты решил, что хорошая книга про дядю Фрэнка станет неплохим началом деятельности замечательного фонда, созданного для развития всяческих прекрасных вещей, которые, по твоему мнению, любил дядя Фрэнк. Типично канадская история – все в высшей степени хорошо и мило. Но я не могу найти для этой книги нужных фактов, а среди тех, что я нахожу, есть такие, которые сделают книгу скандальной, чего совершенно справедливо опасается Артур.

- И в результате наш фонд и имя Корнишей будут замараны, - вставил Артур.

- Не знаю насчет имени Корнишей, но если фонд готов раздавать деньги, то, скорее всего, ученые и художники не будут сильно привередничать, - заметил Даркурт. – Ученые и художники обычно не испытывают угрызений совести по поводу денег. Они возьмут даже заработанное на детской проституции. Вам, двум невинным голубкам, еще предстоит это выяснить.

- Саймон, похоже, твой виски был очень крепким, - сказала Мария. – Ты начинаешь нас запугивать. Это хорошо.

- Да, он был крепким, и я хочу еще стакан такого же, и еще я хочу, чтобы вы меня больше не перебивали и дали наконец рассказать о том, что я знаю, и о том, чего не знаю.

- Один крепкий виски для профессора-преподобного! – возгласил Артур и принялся наливать. – Саймон, давай дальше. Что у тебя на самом деле есть?

- Ну, можно начать с некролога, опубликованного в лондонской «Таймс» в понедельник, следующий за кончиной Фрэнсиса. Это довольно хорошее изложение того, что думает весь свет о вашем покойном родственнике, и источник вне подозрений.

- В самом деле? – спросила Мария.

- Если «Таймс» констатирует смерть некоего канадца – значит, он действительно что-то из себя представлял. Фигура мирового значения.

- Ты так говоришь, будто колонки некрологов лондонской «Таймс» - это циркуляры из Царствия небесного, составляемые ангелом-регистратором.

- Что ж, это не так далеко от истины. В «Нью-Йорк Таймс» был напечатан другой некролог, гораздо длиннее, но это совсем не то. У британцев есть кое-какие странные таланты, и способность писать некрологи – один из них. Коротко, стильно, и бьют в полную силу, если есть чем бить. Но они либо не знали кое-каких общеизвестных вещей о Фрэнсисе, либо предпочли о них умолчать. А теперь слушайте. Я буду читать голосом «Таймс».

 

ФРЭНСИС ЧИГУИДДЕН КОРНИШ

 

12 сентября, в воскресенье, в свой семьдесят второй день рождения, Фрэнсис Чигуидден Корниш, всемирно известный эксперт по искусству и коллекционер, скончался в своем доме в г. Торонто (Канада). В момент смерти он был один.

Фрэнсис Корниш подвизался на поприще искусствоведения, специализируясь на живописи шестнадцатого века и маньеризма, более сорока лет. В его послужном списке – многочисленные открытия, опровержение ранее господствовавших мнений, конфликты. Он был известен своими независимыми мнениями и часто эпатировал носителей хорошего вкуса. Его авторитет базировался на выдающихся познаниях в области техники живописи и виртуозном владении приемами иконологии – относительно нового критического подхода. По-видимому, Корниш также многим был обязан замечательно развитой интуиции, которую не стеснялся демонстрировать, к огорчению многих прославленных экспертов, с которыми неустанно спорил.

Фрэнсис Корниш родился в Блэрлогги, небольшом удаленном поселке, расположенном в канадской провинции Онтарио. Всю жизнь Фрэнсис пользовался той свободой, которую предоставляет человеку значительное состояние. Отец Фрэнсиса происходил из старинной, знатной корнуолльской семьи; мать (урожденная Макрори) – из канадской семьи, составившей капитал сначала торговлей лесом, а затем – в финансовой сфере. Корниш никогда не участвовал в семейном бизнесе, но унаследовал его значительные плоды и имел возможность поддерживать все свои начинания с помощью тугого кошелька. Пока не известно, как он распорядился своими выдающимися коллекциями.

Фрэнсис закончил школу в Канаде и получил образование в колледже Тела Христова (Оксфорд), после чего много путешествовал. Много лет он был коллегой и учеником римлянина Танкреда Сарацини. Существует мнение, что Корниш перенял у Сарацини ряд чудачеств и сделал их частью собственного отталкивающего характера. Но несмотря на эксцентричность, в отношении к Корнишу всегда можно было сказать, что для него искусство обладает всей мудростью поэзии[1].

Во время и после войны 1939-1945 годов Корниш был членом объединенной группы искусствоведов при антигитлеровской коалиции. Группа, в работу которой Корниш внес чрезвычайно ценный вклад, занималась поиском и возвращением произведений искусства, перемещенных во время военных действий.

В более поздние годы Корниш сделал несколько щедрых пожертвований картин Национальной галерее Канады.

Он никогда не был женат, и у него не осталось прямых наследников. Из надежных источников известно, что в обстоятельствах смерти нет ничего подозрительного.

 

- Мне не нравится, - сказала Мария. – Это как-то через губу написано.

- Вы просто не знаете, сколько снобизма может быть в некрологах «Таймс». Я подозреваю, что большую часть этого текста написал Эйлвин Росс, который думал, что переживет Фрэнсиса и хорошенько похихикает над последней фразой. В сущности, этот некролог – покровительственный отзыв Росса о человеке, который неизмеримо превосходил его. В некрологе звучит вопрос – это практически фирменное клеймо Росса. На самом деле текст неплохой, если принять во внимание все обстоятельства.

- Какие обстоятельства? – насторожился Артур. – Что значит «нет ничего подозрительного»? Кто-то утверждал обратное?

- Не в этом некрологе, - объяснил Даркурт. – Но кое-кто из европейских знакомых Корниша мог заподозрить неладное. Не будьте слишком строги: очевидно, что Росс намеренно выбросил отсюда кое-какие вещи, которые определенно были в досье «Таймс».

- Например?

- Ну, например, здесь нет ни слова об ужасном скандале, который погубил Жана-Поля Летцпфеннига и сделал Фрэнсису имя среди искусствоведов. Репутации валились направо и налево. Даже Беренсон самую чуточку затмился.

- Похоже, ты знаешь всю подоплёку, - сказал Артур. – Но если дядя Фрэнк в результате оказался на коне, то это всё к лучшему. Кто такой Танкред Сарацини?

- Странный тип. Коллекционер, но прославился больше всего как блестящий реставратор картин старых мастеров. Все большие галереи либо пользовались его услугами, либо консультировались с ним. Но через его руки прошли и ушли в другие коллекции кое-какие подозрительные вещи. О нем, так же как и о твоем дяде Фрэнке, ходили слухи, что он слишком хорошо рисует. Росс его ненавидел.

- И что, «Таймс» не нашел сказать о Фрэнсисе ничего лучшего? – спросила Мария.

- А вы заметили: он закончил школу в Канаде, но образование получил в Оксфорде? – сказал Артур. – О, эти англичане!

 

 

 

 

 

 

 

---

[1] Кто не любит картин, тот ненавистник правды и всей мудрости поэзии. (Whosoever loves not picture is injurious to truth, and all the wisdom of poetry.) – Бен Джонсон (1572-1637), английский поэт и один из трех крупнейших – наряду с Шекспиром и Марло – драматургов елизаветинской эпохи. (Из сборника эссе Timber; or, Discoveries made upon men and matter.)

Если вы собираетесь покупать книгу - мне будет приятно, если вы это сделаете через мою ссылку.
Первая книга трилогии - здесь.
Все мои переводы в онлайн-магазине "Лабиринт"