oryx_and_crake (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
oryx_and_crake) wrote2007-01-21 04:58 pm
oryx_and_crake) wrote2007-01-21 04:58 pm
Entry tags:
Мемуары деда - Детство - Продолжение
Все записи деда
Но вернемся к экзаменам. Мать распорядилась, чтобы в оставшиеся до экзаменов дни мы с Н.И. занимались каждый день с утра до вечера. Н.И. ухмыльнулся и велел мне прийти к нему пораньше. А затем предложил не заниматься, а отправиться за город, в лес в Марьину рощу. Никаких занятий не было ни в этот день, ни в последующие оставшиеся два дня. Видимо это было наилучшее решение. Никто не знал, почему я такой рассеянный. А ларчик просто открывался. Мне взбрело в голову увидеть восход солнца. Будильника у меня не было, да и не позволили бы поднимать весь дом. Значит надо подождать вечера. Но как и ни старался, это не удавалось, и совершенно замученный, я все же засыпал раньше восхода.
"Занятия" помогли. Экзамены я сдал успешно, не испытывая при этом ни малейшего беспокойства. Может, отоспался в конце концов, может благотворно подействовали прогулки на свежем весеннем воздухе. Может, помогла борода Воробьева. Кто знает.
С Остроумовыми у меня связано мое первое знакомство с настоящей нуждой. Как я сейчас понимаю, Розановы к тому времени разошлись. Она с несколькими детьми жила отдельно от Н.И. Как-то раз мама дала мне пять рублей и сказала: - "Снеси к Остроумовым. Они сидят в темноте, голодные, холодные". Так оно и оказалось. В квартире света не было. Ребята сидели кучкой на диване, укрывшись пледом, а когда я сказал, с чем пришел, закричали от радости и помчались в булочную за хлебом.
Николай Иванович входил в список кандидатов в Учредительное собрание от большевиков. Был избран, но в начале восемнадцатого года умер от чахотки. Его жена Остроумова была крупным партийным работником Нижнего. Ее портрет я обнаружил в пятидесятых годах в Горьковском краеведческом музее.
Вступительные экзамены я сдал на одни пятерки. Их было пять - арифметика устный, русский язык - тоже и Закон Божий.
На экзамен мама повезла меня на извозчике. На мне были синие штанишки и белая рубашка. Запомнил я это потому, что на подходе к гимназии какая-то женщина с тротуара крикнула: - "Белое с синим? Получишь одни пятерки!"
Текст диктанта и задачи по арифметике присылались в запечатанных конвертах из Министерства Просвещения. "Абитуриенты" сидели каждый за отдельной партой. Конверты вскрывали непосредственно перед самым экзаменом.
Помню в начале диктанта - "По краям садовой дорожки росли красивенькие цветочки. Ель, сосна да мох седой - убогий удел самоеда". Учитель очень четко произносил слова, подчеркивая голосом сомнительные буквы.
Когда после письменного экзамена по арифметике мы возвращались домой, незнакомая встречная дама спросила: - "Сколько получилось?" Не помню уж чего именно - я ответил. "Правильно. Молодец".
По устной арифметике мне задавали только один вопрос: - "Сколько в аршине дюймов?" Я не знал, но тут же в уме рассчитал и подумав ответил.
По русскому устному я прочитал наизусть какую-то басню Крылова, а по закону Божьему рассказал о проповедях Иоанна Крестителя.
Так я поступил в 1 класс Нижегородской губернской гимназии сразу на земскую стипендию. Было это весной 1914 года.
1914-ый год! Начало войны, длившейся три года с лишним, унесший миллионы самых здоровых и жизнеспособных людей, конец которой положила Октябрьская революция.
Что сказать о начале войны. Мы, мальчишки первого класса, с серьезным видом повторяли за взрослыми - "война с Австрией очень популярна среди военных". Помню патриотическую демонстрацию, процессию с портретами Николая II и криками "Ура!" Особого восторга у нас они не вызывали. В коммерческое училище, наводившееся против здания гимназии, втаскивали бесконеч-ные ящики - эвакуировался в Н.Новгород политехникум - не то Варшавский, не то Рижский. На улицах города заметили длинную фигуру в серой шинели - комендант крепости Перемышль.
Торжественно провожали на фронт пехотный полк, которым командовал отец нашего однокашника полковник Гейне, а может быть и не Гейне, но что фамилия была немецкой это точно. Полк прошел по Благовещенской площади ныне пл. Минина, вдоль кремлевской стены под торжественным маршем, под торжественные звуки Егерского марша. Полк шел отлично. Особенно хорош был его командир, шедший впереди полка легким, изящным шагом. Вспомнил сейчас песенку, исполнявшуюся эстрадными певцами:
Спою новинку
Я как картинку
Про всех отважных,
Солдат бесстрашных.
Про пехотинцев, наших любимцев,
Про нашу гордость и храбрецов.
Вот полк по улице шагает,
Оркестр так весело играет.
Верхом гарцует командир
Полка кумир, полка кумир.
Вот на вокзале грузиться стали,
Несутся речи о быстрой встрече
С врагом лукавым, врагом неправым
И на перроне гремит "Ура!"
Прощаясь женщины рыдают
Своих кормильцев провожают.
Мальчишки бегают в прискок
Свистит свисток, свистит свисток.
Но война быстро показала свое настоящее лицо. Через пару недель у нас во дворе появился выздоравливающий раненный офицер. Преодолевая страх и уважение, мы, дворовые ребята, чуть ли не в первый день пристали к нему - "расскажи о войне".
- "Что вам рассказать? Вот разве, что о вшах, захвативших окопы, вот ви-дите ремешок ручных часов. Так вши завелись и под этим ремешком".
Этот рассказ произвел большее впечатление, чем подвиг казака Крючкова. Но война мало касалась нас, гимназистов первого класса. Помню, как потерялся наш интерес к войне после провала Августовского наступления в Восточной Пруссии и на Перемышль. Вместе с тем мы как-то сразу повозростали. Гимназисты в основном были из среды служилой интеллегенции и крупных торговцев. Настроены крайне радикально. Реакционеров, монархистов в классе не было. И откуда было им взяться? Ведь кроме гимназии был еще и Дворянский институт. О том, что там была за публика можно судить хотя бы по такому распространенному рассказу. Когда особых прав эти институты были лишены, и в один из них на законных основаниях был принят еврей, ученики устроили демонстрацию обструкцию. Они выстроились шпалерами в коридорах института и отказались войти в классы, пока еврея не уберут.
Расскажу о некоторых своих однокашниках.
Вицинский, сын офицера из Аракчеевского кадетского корпуса. Отец предпочел для сына гимназию, а не корпус. Вицинский был хорошим скрипачем. Выступал, в частности, на камерных концертах в музее А.П.Чехова в Москве, на Садовой.
Борис Пильник - Нижегородский - "неправильный" поэт. О нем позднее и подробнее.
Алексей Золотницкий, сын известного в дореволюционной России врача-общественника. Кинорежиссер, в частности, режиссер озвучивания.
Тигранов, крупный архитектор.
Игорь Кабанов, мой ближайщий друг, очень одаренный человек. Покончил с собой в 20 - году .
Голубин Евгений - увлекавшийся писанием стихов.
Авербух - доктор экономических наук. Профессор ГГУ. Сын мелкого торговца.
Самойлов - сын богатейшего нижегородского купца.
Зорька Павлов - сын Нижегородского губернского прокурора. Последний раз его встретил в качестве изготовителя и продавца крема для чистки обуви. Репресирован по делу заговора на ЗИС:е.
Куров - сын купца из Павлова на Оке.
Семилет - просто хороший парень, у которого я был в гостях в 54-м году, после тридцатилетнего перерыва.
Логинов - единственный в классе сын рабочего.
Зарубин, бывший Айхенбаум. Срочно переменившего [имя] в начале вой-ны.
Об остальных 20-30 человек в памяти не осталось ничего.
С первого класса я дружил с Игорем Кабановым. И дружба эта продолжалась до августа 1918-го года, когда мы уехали из Нижнего. Отец его Андрей Киприанович - преподаватель истории в старших классах. Имел поместье в Смоленской губернии, куда они уезжали каждое лето. Мать Вера Николаевна - очень интеллигентная женщина, держала в своих руках весь дом. Было еще две сестры. Игорь отлично рисовал. Его дядя художник Нестеров обещал ему большое будущее. Но Игорь не состоялся, о нем говорили, что он "искартошился". Андрей Киприанович входил в партию кадетов. Он был арестован и умер в тюрьме. Веру Николаевну с детьми выселили из их собственного дома на Студеной улице. В январе 1921 года я был в Нижнем, и нашел остатки их семьи в подвальной комнате. Веры Николаевны не было дома. Сестра Игоря рассказала мне, что Игорь повесился в 19-ом году. Кто-то мне рассказал, что был создан клуб самоубийц. Каждый месяц бросали жребий - кому кончать с собой. При этом было правило, чтобы вид смерти не повторялся, сестра с плачем уверяла меня, что Игорь интересовался, где я и что со мной. Она уверена, что я не допустил бы такого печального конца. Встретиться с Верой Николаевной я не смог, не хватило мужества. А жаль, она ко мне очень хорошо относилась, и я ее уважал. Но - смалодушничал.
С Алексеем Золотницким мы еще неоднократно встретимся, тоже и с некоторыми другими однокашниками.
А в целом это был нормальный гимназический класс с нормальной ученической психологии. Невольно вспоминается как на сборах начсостава артиллерии перед войной [финской ? отечественной ?] генерал-лейтенант Гуревич Михаил Васильевич изготовил из газеты большую птицу словами - "учиться так учиться" засунул его сзади за портупею академика Благонравова Анатолия Ар-кадьевича. Баловались и мы. Так, например, подсовывали к доске вместо мела кусок хозхалвы, смазывали перо ручки учителя (самописок тогда еще не было) маслом и чернила на пере не задерживались; а тут же стекали на стол. Распро-странено было мычание с закрытым ртом, весь класс гудел, а кто именно - узнать невозможно. Или находили щель внутри парты и вставляли в нее кусочек пера, который издавал жалобные звуки, лишь только за него задевали пальцем. Процветала стрельба кусочками жеваной бумаги, которые выдували из трубки -своего рода духового ружья. Зимой, когда в классе было темно, применяли та-кой хитрый способ срыва занятий. Вывертывали электрическую лампочку, вставляли между контактом лампы и патрона кусочек мокрой бумаги. Мокрая бумага служила проводником, и лампочка горела до тех пор, пока бумажка не высыхала, изолируя контакты лампочки, и лампочка тухла. Такие зверские способы издевательства над учителями, как кнопки на сиденье стула, приколачивание калош к полу и знаменитые "бродячие парты", нами не применялись. Но все же резвились, как могли.
Ученики старших классов развлекались по-своему. Затаскивали в класс малышей и держали их в шкафу или под партой в течение всего урока, блокировали какой-то класс, не выпуская из него никого. И, наконец, устраивали схватки между классами - основными и параллельными и т.д. В общем "учиться, так учиться"!
Никакой общественной жизни в классе не было. Уроки начинались с молитвы, которую прочитывал дежурный. Слова ее помню до сих пор. Вот они:
"Спаси, господи, людя твоя и благослови достояние его. Победы благоверному государю-императру Николаю Александровичу на супротивные даруя и твое сохраняя крестом твоим воинство".
Никаких завтраков, ни горячих, ни холодных не было и в помине. Завтрак брали из дому или покупали горячие булки по 3 и по 5 копеек, которые приносил разносчик из булочной.
Надо сказать, что учили нас неплохо. Осталась добрая память об учителях. Некоторые из них были настоящими учителями.
Классным руководителем был учитель естествознания Александр Раевский. Он очень хорошо относился к ребятам. Обращался с нами только на Вы. У нас с ним ни разу не было никаких конфликтов. Предмет свой он любил и приучал нас быть внимательным к природе. На лето он обычно давал задания по сбору коллекций растений, бабочек, минералов и др. Часто водил нас на экс-курсии за город, на природу. Учил распознавать птичьи голоса, следы на земле, отбирать лекарственные растения.
Он вел нас не то до третьего, не то до четвертого класса. Мы поднесли ему адрес, где Женя Голубин вставил слова - "Нам жалко с вами расставаться. Увы, как быстро годы мчатся". В последствии он много сделал для Нижнего-родского музея.
Очень хорош был учитель арифметики Андрей Андреевич Магницкий. Попал он к нам сразу по окончании Московского университета. Будущий профессор Нижегородского университета, он отличался большой требовательностью. Отметками он пользовался только двумя - пятеркой и единицей. Он считал, что арифметику можно только или знать, или не знать и никакой середины. Он быстро входил в класс и нетерпеливо слушал молитву, с которой начинался каждый день первый урок. В новеньком мундире с ярко надраенными пуговицами, с присущими ему резкими и вместе с тем изящными жестами, он производил несколько эксцентричное впечатление. Он упорно шел от простого к сложному. Так все сложнее делались задачи на контрольных работах. И лишь дойдя до задачки, которую решил только один человек, он как-то успокоился. Двойки, выставленные за эти задачки, он аннулировал по просьбе класса, а пятерку оставил.
Удивил он нас в конце учебного года. Еще оставалось несколько уроков, когда, войдя в класс, он сказал:
- "Все что нам положено, мы прошли, а в оставшееся время я вам почитаю Чехова". Читал он просто великолепно. Для многих из нас, а было нам всего по 10-12 лет, это было первое знакомство с Антоном Павловичем Чеховым.
Не помню, кто преподавал нам русский язык и русскую литературу, но отлично помню хрестоматию "Русское Слово", прекрасно подобранный и ярко иллюстрированный сборник лучших произведений русских классиков. Жаль у своих детей, внуков и правнука я таких хрестоматий не видел.
Требовали от нас и выучивание наизусть стихов и басен. Так до сих пор я помню "Василия Шибанова" А.К.Толстого и ряд отрывков из "Евгения Онегина". Сейчас этого не требуют. А жаль!
Не помню я учителя по географии, но зато помню, как мы ему завидовали - он с женой каждые летние каникулы ездил заграницу и потом мог рассказывать о странах и континентах, которые он сам посетил. И сами уроки благодаря этому были более конкретными и впечатляющими.
Но вернемся к экзаменам. Мать распорядилась, чтобы в оставшиеся до экзаменов дни мы с Н.И. занимались каждый день с утра до вечера. Н.И. ухмыльнулся и велел мне прийти к нему пораньше. А затем предложил не заниматься, а отправиться за город, в лес в Марьину рощу. Никаких занятий не было ни в этот день, ни в последующие оставшиеся два дня. Видимо это было наилучшее решение. Никто не знал, почему я такой рассеянный. А ларчик просто открывался. Мне взбрело в голову увидеть восход солнца. Будильника у меня не было, да и не позволили бы поднимать весь дом. Значит надо подождать вечера. Но как и ни старался, это не удавалось, и совершенно замученный, я все же засыпал раньше восхода.
"Занятия" помогли. Экзамены я сдал успешно, не испытывая при этом ни малейшего беспокойства. Может, отоспался в конце концов, может благотворно подействовали прогулки на свежем весеннем воздухе. Может, помогла борода Воробьева. Кто знает.
С Остроумовыми у меня связано мое первое знакомство с настоящей нуждой. Как я сейчас понимаю, Розановы к тому времени разошлись. Она с несколькими детьми жила отдельно от Н.И. Как-то раз мама дала мне пять рублей и сказала: - "Снеси к Остроумовым. Они сидят в темноте, голодные, холодные". Так оно и оказалось. В квартире света не было. Ребята сидели кучкой на диване, укрывшись пледом, а когда я сказал, с чем пришел, закричали от радости и помчались в булочную за хлебом.
Николай Иванович входил в список кандидатов в Учредительное собрание от большевиков. Был избран, но в начале восемнадцатого года умер от чахотки. Его жена Остроумова была крупным партийным работником Нижнего. Ее портрет я обнаружил в пятидесятых годах в Горьковском краеведческом музее.
Вступительные экзамены я сдал на одни пятерки. Их было пять - арифметика устный, русский язык - тоже и Закон Божий.
На экзамен мама повезла меня на извозчике. На мне были синие штанишки и белая рубашка. Запомнил я это потому, что на подходе к гимназии какая-то женщина с тротуара крикнула: - "Белое с синим? Получишь одни пятерки!"
Текст диктанта и задачи по арифметике присылались в запечатанных конвертах из Министерства Просвещения. "Абитуриенты" сидели каждый за отдельной партой. Конверты вскрывали непосредственно перед самым экзаменом.
Помню в начале диктанта - "По краям садовой дорожки росли красивенькие цветочки. Ель, сосна да мох седой - убогий удел самоеда". Учитель очень четко произносил слова, подчеркивая голосом сомнительные буквы.
Когда после письменного экзамена по арифметике мы возвращались домой, незнакомая встречная дама спросила: - "Сколько получилось?" Не помню уж чего именно - я ответил. "Правильно. Молодец".
По устной арифметике мне задавали только один вопрос: - "Сколько в аршине дюймов?" Я не знал, но тут же в уме рассчитал и подумав ответил.
По русскому устному я прочитал наизусть какую-то басню Крылова, а по закону Божьему рассказал о проповедях Иоанна Крестителя.
Так я поступил в 1 класс Нижегородской губернской гимназии сразу на земскую стипендию. Было это весной 1914 года.
1914-ый год! Начало войны, длившейся три года с лишним, унесший миллионы самых здоровых и жизнеспособных людей, конец которой положила Октябрьская революция.
Что сказать о начале войны. Мы, мальчишки первого класса, с серьезным видом повторяли за взрослыми - "война с Австрией очень популярна среди военных". Помню патриотическую демонстрацию, процессию с портретами Николая II и криками "Ура!" Особого восторга у нас они не вызывали. В коммерческое училище, наводившееся против здания гимназии, втаскивали бесконеч-ные ящики - эвакуировался в Н.Новгород политехникум - не то Варшавский, не то Рижский. На улицах города заметили длинную фигуру в серой шинели - комендант крепости Перемышль.
Торжественно провожали на фронт пехотный полк, которым командовал отец нашего однокашника полковник Гейне, а может быть и не Гейне, но что фамилия была немецкой это точно. Полк прошел по Благовещенской площади ныне пл. Минина, вдоль кремлевской стены под торжественным маршем, под торжественные звуки Егерского марша. Полк шел отлично. Особенно хорош был его командир, шедший впереди полка легким, изящным шагом. Вспомнил сейчас песенку, исполнявшуюся эстрадными певцами:
Спою новинку
Я как картинку
Про всех отважных,
Солдат бесстрашных.
Про пехотинцев, наших любимцев,
Про нашу гордость и храбрецов.
Вот полк по улице шагает,
Оркестр так весело играет.
Верхом гарцует командир
Полка кумир, полка кумир.
Вот на вокзале грузиться стали,
Несутся речи о быстрой встрече
С врагом лукавым, врагом неправым
И на перроне гремит "Ура!"
Прощаясь женщины рыдают
Своих кормильцев провожают.
Мальчишки бегают в прискок
Свистит свисток, свистит свисток.
Но война быстро показала свое настоящее лицо. Через пару недель у нас во дворе появился выздоравливающий раненный офицер. Преодолевая страх и уважение, мы, дворовые ребята, чуть ли не в первый день пристали к нему - "расскажи о войне".
- "Что вам рассказать? Вот разве, что о вшах, захвативших окопы, вот ви-дите ремешок ручных часов. Так вши завелись и под этим ремешком".
Этот рассказ произвел большее впечатление, чем подвиг казака Крючкова. Но война мало касалась нас, гимназистов первого класса. Помню, как потерялся наш интерес к войне после провала Августовского наступления в Восточной Пруссии и на Перемышль. Вместе с тем мы как-то сразу повозростали. Гимназисты в основном были из среды служилой интеллегенции и крупных торговцев. Настроены крайне радикально. Реакционеров, монархистов в классе не было. И откуда было им взяться? Ведь кроме гимназии был еще и Дворянский институт. О том, что там была за публика можно судить хотя бы по такому распространенному рассказу. Когда особых прав эти институты были лишены, и в один из них на законных основаниях был принят еврей, ученики устроили демонстрацию обструкцию. Они выстроились шпалерами в коридорах института и отказались войти в классы, пока еврея не уберут.
Расскажу о некоторых своих однокашниках.
Вицинский, сын офицера из Аракчеевского кадетского корпуса. Отец предпочел для сына гимназию, а не корпус. Вицинский был хорошим скрипачем. Выступал, в частности, на камерных концертах в музее А.П.Чехова в Москве, на Садовой.
Борис Пильник - Нижегородский - "неправильный" поэт. О нем позднее и подробнее.
Алексей Золотницкий, сын известного в дореволюционной России врача-общественника. Кинорежиссер, в частности, режиссер озвучивания.
Тигранов, крупный архитектор.
Игорь Кабанов, мой ближайщий друг, очень одаренный человек. Покончил с собой в 20 - году .
Голубин Евгений - увлекавшийся писанием стихов.
Авербух - доктор экономических наук. Профессор ГГУ. Сын мелкого торговца.
Самойлов - сын богатейшего нижегородского купца.
Зорька Павлов - сын Нижегородского губернского прокурора. Последний раз его встретил в качестве изготовителя и продавца крема для чистки обуви. Репресирован по делу заговора на ЗИС:е.
Куров - сын купца из Павлова на Оке.
Семилет - просто хороший парень, у которого я был в гостях в 54-м году, после тридцатилетнего перерыва.
Логинов - единственный в классе сын рабочего.
Зарубин, бывший Айхенбаум. Срочно переменившего [имя] в начале вой-ны.
Об остальных 20-30 человек в памяти не осталось ничего.
С первого класса я дружил с Игорем Кабановым. И дружба эта продолжалась до августа 1918-го года, когда мы уехали из Нижнего. Отец его Андрей Киприанович - преподаватель истории в старших классах. Имел поместье в Смоленской губернии, куда они уезжали каждое лето. Мать Вера Николаевна - очень интеллигентная женщина, держала в своих руках весь дом. Было еще две сестры. Игорь отлично рисовал. Его дядя художник Нестеров обещал ему большое будущее. Но Игорь не состоялся, о нем говорили, что он "искартошился". Андрей Киприанович входил в партию кадетов. Он был арестован и умер в тюрьме. Веру Николаевну с детьми выселили из их собственного дома на Студеной улице. В январе 1921 года я был в Нижнем, и нашел остатки их семьи в подвальной комнате. Веры Николаевны не было дома. Сестра Игоря рассказала мне, что Игорь повесился в 19-ом году. Кто-то мне рассказал, что был создан клуб самоубийц. Каждый месяц бросали жребий - кому кончать с собой. При этом было правило, чтобы вид смерти не повторялся, сестра с плачем уверяла меня, что Игорь интересовался, где я и что со мной. Она уверена, что я не допустил бы такого печального конца. Встретиться с Верой Николаевной я не смог, не хватило мужества. А жаль, она ко мне очень хорошо относилась, и я ее уважал. Но - смалодушничал.
С Алексеем Золотницким мы еще неоднократно встретимся, тоже и с некоторыми другими однокашниками.
А в целом это был нормальный гимназический класс с нормальной ученической психологии. Невольно вспоминается как на сборах начсостава артиллерии перед войной [финской ? отечественной ?] генерал-лейтенант Гуревич Михаил Васильевич изготовил из газеты большую птицу словами - "учиться так учиться" засунул его сзади за портупею академика Благонравова Анатолия Ар-кадьевича. Баловались и мы. Так, например, подсовывали к доске вместо мела кусок хозхалвы, смазывали перо ручки учителя (самописок тогда еще не было) маслом и чернила на пере не задерживались; а тут же стекали на стол. Распро-странено было мычание с закрытым ртом, весь класс гудел, а кто именно - узнать невозможно. Или находили щель внутри парты и вставляли в нее кусочек пера, который издавал жалобные звуки, лишь только за него задевали пальцем. Процветала стрельба кусочками жеваной бумаги, которые выдували из трубки -своего рода духового ружья. Зимой, когда в классе было темно, применяли та-кой хитрый способ срыва занятий. Вывертывали электрическую лампочку, вставляли между контактом лампы и патрона кусочек мокрой бумаги. Мокрая бумага служила проводником, и лампочка горела до тех пор, пока бумажка не высыхала, изолируя контакты лампочки, и лампочка тухла. Такие зверские способы издевательства над учителями, как кнопки на сиденье стула, приколачивание калош к полу и знаменитые "бродячие парты", нами не применялись. Но все же резвились, как могли.
Ученики старших классов развлекались по-своему. Затаскивали в класс малышей и держали их в шкафу или под партой в течение всего урока, блокировали какой-то класс, не выпуская из него никого. И, наконец, устраивали схватки между классами - основными и параллельными и т.д. В общем "учиться, так учиться"!
Никакой общественной жизни в классе не было. Уроки начинались с молитвы, которую прочитывал дежурный. Слова ее помню до сих пор. Вот они:
"Спаси, господи, людя твоя и благослови достояние его. Победы благоверному государю-императру Николаю Александровичу на супротивные даруя и твое сохраняя крестом твоим воинство".
Никаких завтраков, ни горячих, ни холодных не было и в помине. Завтрак брали из дому или покупали горячие булки по 3 и по 5 копеек, которые приносил разносчик из булочной.
Надо сказать, что учили нас неплохо. Осталась добрая память об учителях. Некоторые из них были настоящими учителями.
Классным руководителем был учитель естествознания Александр Раевский. Он очень хорошо относился к ребятам. Обращался с нами только на Вы. У нас с ним ни разу не было никаких конфликтов. Предмет свой он любил и приучал нас быть внимательным к природе. На лето он обычно давал задания по сбору коллекций растений, бабочек, минералов и др. Часто водил нас на экс-курсии за город, на природу. Учил распознавать птичьи голоса, следы на земле, отбирать лекарственные растения.
Он вел нас не то до третьего, не то до четвертого класса. Мы поднесли ему адрес, где Женя Голубин вставил слова - "Нам жалко с вами расставаться. Увы, как быстро годы мчатся". В последствии он много сделал для Нижнего-родского музея.
Очень хорош был учитель арифметики Андрей Андреевич Магницкий. Попал он к нам сразу по окончании Московского университета. Будущий профессор Нижегородского университета, он отличался большой требовательностью. Отметками он пользовался только двумя - пятеркой и единицей. Он считал, что арифметику можно только или знать, или не знать и никакой середины. Он быстро входил в класс и нетерпеливо слушал молитву, с которой начинался каждый день первый урок. В новеньком мундире с ярко надраенными пуговицами, с присущими ему резкими и вместе с тем изящными жестами, он производил несколько эксцентричное впечатление. Он упорно шел от простого к сложному. Так все сложнее делались задачи на контрольных работах. И лишь дойдя до задачки, которую решил только один человек, он как-то успокоился. Двойки, выставленные за эти задачки, он аннулировал по просьбе класса, а пятерку оставил.
Удивил он нас в конце учебного года. Еще оставалось несколько уроков, когда, войдя в класс, он сказал:
- "Все что нам положено, мы прошли, а в оставшееся время я вам почитаю Чехова". Читал он просто великолепно. Для многих из нас, а было нам всего по 10-12 лет, это было первое знакомство с Антоном Павловичем Чеховым.
Не помню, кто преподавал нам русский язык и русскую литературу, но отлично помню хрестоматию "Русское Слово", прекрасно подобранный и ярко иллюстрированный сборник лучших произведений русских классиков. Жаль у своих детей, внуков и правнука я таких хрестоматий не видел.
Требовали от нас и выучивание наизусть стихов и басен. Так до сих пор я помню "Василия Шибанова" А.К.Толстого и ряд отрывков из "Евгения Онегина". Сейчас этого не требуют. А жаль!
Не помню я учителя по географии, но зато помню, как мы ему завидовали - он с женой каждые летние каникулы ездил заграницу и потом мог рассказывать о странах и континентах, которые он сам посетил. И сами уроки благодаря этому были более конкретными и впечатляющими.