oryx_and_crake (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
oryx_and_crake) wrote2007-01-20 12:12 am
oryx_and_crake) wrote2007-01-20 12:12 am
Entry tags:
Мемуары деда - Родословная - Начало
Наконец ко мне в руки попали мемуары моего деда, Андрея Федосеевича Боровикова (1903 - 2002).
Пожалуй, буду выкладывать их по кусочкам - если человек прожил 99 лет, пережив Советскую власть и все на свете, это уже само по себе интересно... Пока под замок, а там видно будет.
Буду рада любым откликам и комментариям. А может быть, это можно как-то издать? Обработав литературно сначала, конечно же.
Все записи деда
0. Родословная
ОТЕЦ - Боровиков Феодосий Алексеевич. 1860 - 1921 гг. Телеграфист и одновременно - драматический артист. Из мещан г. Вологда.
Об его отце, моем деде, толком ничего не известно. Вообще никакой род-ни по линии отца мы не знали. Была одинокая тетка Мария, но у нас она ни разу не был и переписки с ней отец не вел.
Дед был крепостным крестьянином. Выкупился и был управляющим чьим-то именьем. О бабушке по линии отце неизвестно ничего. Отец с 1878 года по 1919 год работал телеграфистом, в городах Ярославль, Кострома, Воло-гда, Рыбинск и Нижний Новгород. В 1906 году за участие в забастовке почтово-телеграфных работников был уволен и через 6 месяцев снова начал работать в Н. Новгороде.
Отец неплохо играл на скрипке и был хорошим драматическим актером. Собственно говоря, работа в театре была всегда его основной работой. В Нижнем он состоял в труппе Народного дома. Если спектакли совпадали с дежурством на телеграфе, он нанимал вместо себя кого-нибудь из сослуживцев. Тогда это было просто.
В июне 1919 года отец поступил в труппу при политотделе, если не ошибаюсь, 2-ой армии и ушел с телеграфа навсегда. Вместе с армией он был на Южном и на Восточном фронтах, а в 21 году уволился из труппы и приехал в г. Белебей, где в это время оказалась почти вся семья. В Белебее он работал режиссером городского театра. Там заболел скоротечной чахоткой и умер летом 1921 года. О нем в городе отзывались как о прекрасном артисте и очень требовательном режиссере.
Человек он в жизни был очень скромный и мало требовательный. Я не помню ни одного случая, чтобы он дома повысил на кого-нибудь голос. Не то на сцене. Помню мне было 10-12 лет. У них в труппе заболела актриса, игравшая роль мальчика-с-пальчика в детском спектакле, шедшем в Сормове, отец дал мне ее роль и велел выучить. Спектакль начинался моими словами, но ко-гда открылся занавес и передо мной открылась черная яма, я растерялся и молчал. Тогда кто-то из труппы взял мои слова и начал представление. Отец совершенно вышел из себя, кричал, топал ногами. Таким сердитым я его не только никогда не видел, но и не мог себе представить, - "Как ты посмел отдать свои слова другому действующему лицу" - это рассердило его больше всего.
Очень характерным для папы был такой случай. В старое время в Великий Пост все театры не работали - грех - и артистический мир съезжался на Московскую театральную биржу. Здесь антрепренеры собрали труппу -режиссера и актеров - на один сезон под определенный репертуар. Ездил на эти "биржи" и отец. Однажды ему предложили режиссуру с окладом более 500 руб-лей в месяц. Это были очень большие деньги. Как телеграфист отец получал около 70 рублей. На это предложение отец ответил примерно так - "500 это слишком много. Вот за 150 рублей я согласен". Контракт не состоялся.
Еще помню, как мы с отцом ходили в баню и после бани по дороге домой покупали баранки, а за чаем, естественно из самовара, на крышке самовара подогревали баранки. Было очень вкусно. Я как сейчас вижу эти баранки на крышке и ощущаю их вкус и запах.
Что еще можно рассказать про моего родителя. Он был очень верующим. Посещал перед праздниками все вечерние, полуночные и утренние службы. В семье он был единственный верующий человек. Детей с собой в церковь не брал. Раз взял самую младшую, Сусанну. Спросил ее как ей понравилось? - "Не ... пол камя". Вот и все. Кроме каменного пола она ничего не видела. Умирая, он взял честное слово у нашей старшей сестры Татьяны, что она похоронит его со священником. Таня не могла отказать умирающему в его последней просьбе и обещание выполнила. Она была член партии, вступила в 18 году, и ее при чистке в 1921 году за это [ее] исключили из партии. Снова она вступила [в партию] только в 1926 году.
Вот почти все, что я помню об отце. Человек он был очень скромный, тихий, трудолюбивый и очень одаренный. Мир праху его.
МАТЬ - Лидия Алексеевна Боровикова, урожденная Дубровина. 1879 - 1961 гг. Родилась в г.Рыбинске, в семье секретаря Рыбинской хлебной биржы Алексея Алексеевича Дубровина. Это была очень своеобразная, сложная многодетная семья. Выросли в ней шесть братьев и две сестры. У меня сохранилась семейная фотография Дубровиных, где собраны все. Расскажу об этой семье по этой фотографии.
В центре сидят Алексей Алексеевич и Евгения Абрамовна Дубровины. Дед был человек очень сурового характера. Как рассказывала моя мама он крепко бил сыновей и даже саму маму. Дело кончилось тем, что когда моя мать окончила гимназию и уже работала телеграфисткой ее отец замахнулся в очередной раз на свою старшую дочь, но мама сказала - если ударишь, я тебя убью. И он не ударил и после этого не пытался ее бить. Умер дед еще до войны. Я его ни разу не видел. Он был чистый русак.
Бабушка Евгения Абрамовна - дочь поляка и казашки. Отсюда у нее и у некоторых из нас слегка раскосые глаза. Звали ее Кока Женя. Помню ее очень хорошо. После смерти деда она перед войной жила у нас. Во всех поездках бабушку сопровождал белый пудель. Помню как она давала мне по 2-3 копейки на сладости. Где и когда она умерла не знаю, да и спросить не у кого. Жили бабушка с дедом и всей огромной семьей в двух собственных домах на берегу речки Коровки, впадавшей в другую речку, приток Волги. Лет семи я был в этих домах и хорошо запомнил их расположение. Перед домами был луг. Слева железная дорога и ж.д. мост через речку, название которой не помню. Слева стоял одноэтажный дом. В глубине двора на самом берегу Коровки стоял двух-этажный дом. Второй этаж занимала наша семья после рождения старшей нашей сестры Татьяны. По окончании Гражданской войны, оставшиеся в живых братья передали все права на это имение младшему из Дубровиных Алексею, но он отказался начисто от наследства. В 1968 году я на яхте "Севастополь" был в Рыбинске и разыскал место, где стояли эти дома и где я родился. От них и следа не осталось, вся территория была занята военными складами. Но место я узнал по ж.д. мосту и речкам.
Мама мне рассказывала про быт этой семьи. Питались очень скудно. На детей особого внимания не обращалось. Но раз в месяц были "гости", видимо представители торговой знати города. Тут было море разливанное. Вина и закуски такие, чтобы не упасть лицом в грязь. Но в воскресенье были обязательно пироги. Больше я из маминых слов ничего не помню. Да и не очень мы все этим интересовались. Когда дед появлялся на территории двора - братья разбегались кто куда, так они боялись деда. Во дворе была одна яблонька. На ней как-то выросли три яблока. Дед сказал не трогать. Так ребята обкусали яблоки, не срывая их. Был во дворе небольшой огородик. Но все это было пока мальчики не выросли. На снимке они взрослые солидные люди.
Рядом с дедом - моя мама с моим братом Володей. Его я конечно помню очень хорошо. Мы с ним не то чтобы очень дружили, но и никогда не ссорились. Разве что из-за хождения за водой. Зто всегда, сколько я себя помню, была наша обязанность. На кухне стояла бочка и мы должны были каждое утро приносить по два ведра воды. Ни в одной из квартир, которые меняли почти каждый год, водопровода, отопления и канализации не было. Очень часто Володя просил меня пронести воды вместо него, он мол "потом отдаст". И часто возникали ссоры - кому идти за водой. Володька при этом ругал меня эксплуататором.
Володя был очень одаренный мальчик. Помню его рисунки и картинки. И сейчас я вижу перерисованную им картинку Билибина из сказки "Фининст - ясный сокол". Папа привозил из Москвы с театральной биржи подарки для всей семьи. Помню декорации и действующие лица к "Синей птице" Метерлинка. Володя играл на пианино и на корнет-а-пистоне в гимназическом духовом оркестре. В 1917 году в этот оркестр попал и я. Всю зиму 17/18 года мы играли на танцевальных вечерах. Благо они были в то время очень распространены. Играли в лазаретах для раненых и больных солдат. Даже выезжали за город, в г. Семенов. Когда переправлялись по люду через Волгу в с. Бор, где начиналась ж.д. линия, построенная во время войны от Нижнего до Вятки, я потерял мундштук, без которого играть на моем инструменте альте было нельзя. Было очень стыдно. Никаких денег нам, конечно, не платили, но угощать угощали. Вот ради этих угощений мы и играли. Время было голодное.
Весной 18 года Володя записался добровольцем в отряд уполномоченно-го ВЦИК Кожевникова, а может быть и поступил на Волжскую военную фло-тилию, формировавшуюся в Нижнем. В начале 21 года он оказался в Крон-штадте, на линкоре "Петропавловск" (Потом это был "Марат", а в Великую оте-чественную войну ему вернули старое имя "Петропавловск"). Володя пропал без вести при ликвидации Кронштадтского восстания. Его или убили или он с остатками гарнизона ушел заграницу. Во всяком случае, вестей никаких больше не было. В 25 году я нашел ближайшего друга Володи. Написал ему письмо и получил ответ, где говорилось, что он, Абрамов, ничего о судьбе Володи не знает. Пытался узнать, но ему даже не смотря на то, что он был членом партии, не удалось ничего узнать. Он прислал мне карточку Володи в матросской форме.
Но продолжу рассказ о семье Дубровиных.
Старшей в семье была наша мама, Лидия. Затем шел брат Сергей. Второй слева. Врач, окончил Военно-медицинскую Академию. Участник Русско-японской войны, первой мировой и гражданской. По окончании Академии попал в Сормово, где и проработал вплоть до своей смерти. Сначала врачом по венерическим болезням, а потом детским. Умер он в начале 50-х годов. Его единственный сын Виталий рассказывал, что в день его похорон две смены Сормовского завода не вышли на работу, чтобы проводить врача, лечившего несколько поколений сормовичей и имевшего огромный авторитет. Дело пахло скандалом. Тетушка Анна Ивановна урожденная Садовых, естественно хоронила мужа по всем правилам православной церкви. В горкоме партии схватились за голову, решили отметить многолетнюю работу в Сормове дав вдове персональную пенсию, закрепив за ней жилплощадь и т.п. Послали своего представителя на похороны, превратив их из церковных в гражданские. Но панихида была совершена.
Жена его была красавицей. Типичной русской красавицей как-будто сошедшей с полотна Кустодиева. В нее по очереди влюблялись все братья Дубровины. Но первым вышел в люди Сергей. Он и женился на богатой невесте Садовой. Брак был не слишком удачен. Дядя, будучи студентом, заразился сифилисом. "Вылечился", но не слишком. Не знаю как в конце двадцатого века, но в начале его эту болезнь толком лечить не умели. Анна Ивановна узнала об этом, но разводиться не стала, а мстила, как могла. И грешила она, в частности, с братьями Дубровиными. По крайней мере, что касается Владимира, Евгения и Алексея, то это точно.
В 26 году я собрался во время отпуска заехать в Н. Новгород. Естественно остановиться можно было только у родного дяди. Адреса я не знал и написал просто - город Сормово, врачу Сергею Алексеевичу Дубровину. Вскоре получил ответ с любезным приглашением. Письмо дядя отправил по адресу, указанному мною в начале моего письма - "Ленинград, ВМУ. Боровикову" и... все. Вот как тогда работала почта. Письмо долго путешествовало, был даже штемпель Киева, видно смутила буква "у" в адресе "ВМУ".
Дядя Сережа оказался единственным из всей семьи, имевшим за первую половину двадцатого века постоянный адрес. Через него нашли друг друга все рассеянные ветром гражданской войны по всей России.
Третьим сыном был Александр, третий слева. Он служил в солдатах. Участвовал в восстании Варшавского гарнизона. Ему грозила смертная казнь. Удалось бежать и по документам брата Владимира бабушке, Коке Жене, удалось вывезти его за границу. Он поселился в США. Служил там в авиации, техником самолета. Участвовал в военных действиях на Филлипинах. Прислал несколько фотоснимков рядом с Де-Хевиландом-4. Эти снимки относились не к Филлипинам, а к первой мировой войне. После окончания гражданской войны дядя Сережа получил от него одно письмо, полное англицизмов. Видимо дядя Саша не общался с русскими и подзабыл русский язык. Была ли у него семья и потомки - неизвестно. Жил он видимо бедновато так так в письме писал, что помочь не может. /Это было вскоре после голода в Поволжьи, где хорошо себя показала так называемая "АРА" - Америкен Рилиф Администракшн/, которая широко себя рекламировала в самих США.
Этот "американский дядюшка" невольно помог мне пережить тяжелые 37-38 гг. и 46-52 гг. По окончании Академии и сразу после войны меня "кантовали" на ответственные посты в ВВС и в ВМС. Назначения не состоялись. Но на этих постах НЕ УЦЕЛЕЛ НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК. Вряд ли моя участь была бы лучше.
Следующим идет дядя Миша. /Первый справа в заднем ряду/. Это была очень интересная фигура. Он окончил Казанское юнкерское училище. Во время Японской войны был комендантом, военным, одной из крупных станции Сибирской ж.д. Прославился тем, что умел справляться с толпой солдат, возвращавшихся с фронта.
Судьба его интересна. Он вздумал жениться на собственной кухарке. По тогдашним законам, офицер, получавший дворянское сословие вместе с первым чином, имеет право жениться либо на дворянке, либо на женщине, имевшей не менее десяти тысяч приданого. За нарушение этого правила следовало увольне-ние из армии "по собственному желанию". Дядя Миша предпочел увольнение. По демобилизации он приехал в Омск. Купил там большую лодку, нагрузил ее продуктами и всем необходимым для проживания в дикой местности и отправился вниз по Оби. Вдвоем они построили дом, обработали участок земли под поля и огород. И так жили, сами себе хозяева, до начала первой мировой войны. Тут его, конечно, призвали в армию. Во время Гражданской войны он служил в Колчака и вместе с остатками белой армии оказался в Харбине, где и жил до самой смерти. Детей было много. Сколько я не знаю. Когда закончилась гражданская война он вступил в Общество советских граждан и был председателем его Харбинского отделения. После победы Китайской революции Мао решил избавиться от русских в Китае. Дядя Миша к тому времени умер, а его дети уехали в СССР. Они переписывались с дядей Сережей и дядей Лешей. Одного из самых младших "китайских" племянников дядя Леша хотел даже взять в приемные сыновья. Одно время этот племянник жил у Леши. Но ... что-то не сладилось, парень уехал, и больше мы никто ничего про наших двоюродных братьев не знаем.
Этот "дядя белогвардеец за границей", который неизменно фигурировал в моих анкетных данных, также как и дядя Саша сыграли "положительную" роль в моей биографии.
Следующим идет дядя Володя /первый слева/. Окончил физико-математический факультет. Сразу же попал на войну прапорщиком. Был взят в плен и до Революции находился в плену, Член Партии с 1918г. Был женат на очень умной и красивой дочке протоиерея Рыбинского кафедрального собора. На Верочке Орловой. Она умерла во время войны. Судьба забросила его в г.Белебей Уфимской губернии. Именно к нему мама с нами, ребятами поехала из Чистополя. Ехали мы в Уфу и не знали, что он в Белебее. Его случайно встретила сестра Татьяна на вокзале в Чешме и узнала по родимому пятну на левом глазе и левой щеке, хотя до этого никогда не видела. В Белебее дядя Во-лодя занимал пост Заведующего делом внешкольного образования Уездного отдела наробраза.
Пожалуй, буду выкладывать их по кусочкам - если человек прожил 99 лет, пережив Советскую власть и все на свете, это уже само по себе интересно... Пока под замок, а там видно будет.
Буду рада любым откликам и комментариям. А может быть, это можно как-то издать? Обработав литературно сначала, конечно же.
Все записи деда
0. Родословная
ОТЕЦ - Боровиков Феодосий Алексеевич. 1860 - 1921 гг. Телеграфист и одновременно - драматический артист. Из мещан г. Вологда.
Об его отце, моем деде, толком ничего не известно. Вообще никакой род-ни по линии отца мы не знали. Была одинокая тетка Мария, но у нас она ни разу не был и переписки с ней отец не вел.
Дед был крепостным крестьянином. Выкупился и был управляющим чьим-то именьем. О бабушке по линии отце неизвестно ничего. Отец с 1878 года по 1919 год работал телеграфистом, в городах Ярославль, Кострома, Воло-гда, Рыбинск и Нижний Новгород. В 1906 году за участие в забастовке почтово-телеграфных работников был уволен и через 6 месяцев снова начал работать в Н. Новгороде.
Отец неплохо играл на скрипке и был хорошим драматическим актером. Собственно говоря, работа в театре была всегда его основной работой. В Нижнем он состоял в труппе Народного дома. Если спектакли совпадали с дежурством на телеграфе, он нанимал вместо себя кого-нибудь из сослуживцев. Тогда это было просто.
В июне 1919 года отец поступил в труппу при политотделе, если не ошибаюсь, 2-ой армии и ушел с телеграфа навсегда. Вместе с армией он был на Южном и на Восточном фронтах, а в 21 году уволился из труппы и приехал в г. Белебей, где в это время оказалась почти вся семья. В Белебее он работал режиссером городского театра. Там заболел скоротечной чахоткой и умер летом 1921 года. О нем в городе отзывались как о прекрасном артисте и очень требовательном режиссере.
Человек он в жизни был очень скромный и мало требовательный. Я не помню ни одного случая, чтобы он дома повысил на кого-нибудь голос. Не то на сцене. Помню мне было 10-12 лет. У них в труппе заболела актриса, игравшая роль мальчика-с-пальчика в детском спектакле, шедшем в Сормове, отец дал мне ее роль и велел выучить. Спектакль начинался моими словами, но ко-гда открылся занавес и передо мной открылась черная яма, я растерялся и молчал. Тогда кто-то из труппы взял мои слова и начал представление. Отец совершенно вышел из себя, кричал, топал ногами. Таким сердитым я его не только никогда не видел, но и не мог себе представить, - "Как ты посмел отдать свои слова другому действующему лицу" - это рассердило его больше всего.
Очень характерным для папы был такой случай. В старое время в Великий Пост все театры не работали - грех - и артистический мир съезжался на Московскую театральную биржу. Здесь антрепренеры собрали труппу -режиссера и актеров - на один сезон под определенный репертуар. Ездил на эти "биржи" и отец. Однажды ему предложили режиссуру с окладом более 500 руб-лей в месяц. Это были очень большие деньги. Как телеграфист отец получал около 70 рублей. На это предложение отец ответил примерно так - "500 это слишком много. Вот за 150 рублей я согласен". Контракт не состоялся.
Еще помню, как мы с отцом ходили в баню и после бани по дороге домой покупали баранки, а за чаем, естественно из самовара, на крышке самовара подогревали баранки. Было очень вкусно. Я как сейчас вижу эти баранки на крышке и ощущаю их вкус и запах.
Что еще можно рассказать про моего родителя. Он был очень верующим. Посещал перед праздниками все вечерние, полуночные и утренние службы. В семье он был единственный верующий человек. Детей с собой в церковь не брал. Раз взял самую младшую, Сусанну. Спросил ее как ей понравилось? - "Не ... пол камя". Вот и все. Кроме каменного пола она ничего не видела. Умирая, он взял честное слово у нашей старшей сестры Татьяны, что она похоронит его со священником. Таня не могла отказать умирающему в его последней просьбе и обещание выполнила. Она была член партии, вступила в 18 году, и ее при чистке в 1921 году за это [ее] исключили из партии. Снова она вступила [в партию] только в 1926 году.
Вот почти все, что я помню об отце. Человек он был очень скромный, тихий, трудолюбивый и очень одаренный. Мир праху его.
МАТЬ - Лидия Алексеевна Боровикова, урожденная Дубровина. 1879 - 1961 гг. Родилась в г.Рыбинске, в семье секретаря Рыбинской хлебной биржы Алексея Алексеевича Дубровина. Это была очень своеобразная, сложная многодетная семья. Выросли в ней шесть братьев и две сестры. У меня сохранилась семейная фотография Дубровиных, где собраны все. Расскажу об этой семье по этой фотографии.
В центре сидят Алексей Алексеевич и Евгения Абрамовна Дубровины. Дед был человек очень сурового характера. Как рассказывала моя мама он крепко бил сыновей и даже саму маму. Дело кончилось тем, что когда моя мать окончила гимназию и уже работала телеграфисткой ее отец замахнулся в очередной раз на свою старшую дочь, но мама сказала - если ударишь, я тебя убью. И он не ударил и после этого не пытался ее бить. Умер дед еще до войны. Я его ни разу не видел. Он был чистый русак.
Бабушка Евгения Абрамовна - дочь поляка и казашки. Отсюда у нее и у некоторых из нас слегка раскосые глаза. Звали ее Кока Женя. Помню ее очень хорошо. После смерти деда она перед войной жила у нас. Во всех поездках бабушку сопровождал белый пудель. Помню как она давала мне по 2-3 копейки на сладости. Где и когда она умерла не знаю, да и спросить не у кого. Жили бабушка с дедом и всей огромной семьей в двух собственных домах на берегу речки Коровки, впадавшей в другую речку, приток Волги. Лет семи я был в этих домах и хорошо запомнил их расположение. Перед домами был луг. Слева железная дорога и ж.д. мост через речку, название которой не помню. Слева стоял одноэтажный дом. В глубине двора на самом берегу Коровки стоял двух-этажный дом. Второй этаж занимала наша семья после рождения старшей нашей сестры Татьяны. По окончании Гражданской войны, оставшиеся в живых братья передали все права на это имение младшему из Дубровиных Алексею, но он отказался начисто от наследства. В 1968 году я на яхте "Севастополь" был в Рыбинске и разыскал место, где стояли эти дома и где я родился. От них и следа не осталось, вся территория была занята военными складами. Но место я узнал по ж.д. мосту и речкам.
Мама мне рассказывала про быт этой семьи. Питались очень скудно. На детей особого внимания не обращалось. Но раз в месяц были "гости", видимо представители торговой знати города. Тут было море разливанное. Вина и закуски такие, чтобы не упасть лицом в грязь. Но в воскресенье были обязательно пироги. Больше я из маминых слов ничего не помню. Да и не очень мы все этим интересовались. Когда дед появлялся на территории двора - братья разбегались кто куда, так они боялись деда. Во дворе была одна яблонька. На ней как-то выросли три яблока. Дед сказал не трогать. Так ребята обкусали яблоки, не срывая их. Был во дворе небольшой огородик. Но все это было пока мальчики не выросли. На снимке они взрослые солидные люди.
Рядом с дедом - моя мама с моим братом Володей. Его я конечно помню очень хорошо. Мы с ним не то чтобы очень дружили, но и никогда не ссорились. Разве что из-за хождения за водой. Зто всегда, сколько я себя помню, была наша обязанность. На кухне стояла бочка и мы должны были каждое утро приносить по два ведра воды. Ни в одной из квартир, которые меняли почти каждый год, водопровода, отопления и канализации не было. Очень часто Володя просил меня пронести воды вместо него, он мол "потом отдаст". И часто возникали ссоры - кому идти за водой. Володька при этом ругал меня эксплуататором.
Володя был очень одаренный мальчик. Помню его рисунки и картинки. И сейчас я вижу перерисованную им картинку Билибина из сказки "Фининст - ясный сокол". Папа привозил из Москвы с театральной биржи подарки для всей семьи. Помню декорации и действующие лица к "Синей птице" Метерлинка. Володя играл на пианино и на корнет-а-пистоне в гимназическом духовом оркестре. В 1917 году в этот оркестр попал и я. Всю зиму 17/18 года мы играли на танцевальных вечерах. Благо они были в то время очень распространены. Играли в лазаретах для раненых и больных солдат. Даже выезжали за город, в г. Семенов. Когда переправлялись по люду через Волгу в с. Бор, где начиналась ж.д. линия, построенная во время войны от Нижнего до Вятки, я потерял мундштук, без которого играть на моем инструменте альте было нельзя. Было очень стыдно. Никаких денег нам, конечно, не платили, но угощать угощали. Вот ради этих угощений мы и играли. Время было голодное.
Весной 18 года Володя записался добровольцем в отряд уполномоченно-го ВЦИК Кожевникова, а может быть и поступил на Волжскую военную фло-тилию, формировавшуюся в Нижнем. В начале 21 года он оказался в Крон-штадте, на линкоре "Петропавловск" (Потом это был "Марат", а в Великую оте-чественную войну ему вернули старое имя "Петропавловск"). Володя пропал без вести при ликвидации Кронштадтского восстания. Его или убили или он с остатками гарнизона ушел заграницу. Во всяком случае, вестей никаких больше не было. В 25 году я нашел ближайшего друга Володи. Написал ему письмо и получил ответ, где говорилось, что он, Абрамов, ничего о судьбе Володи не знает. Пытался узнать, но ему даже не смотря на то, что он был членом партии, не удалось ничего узнать. Он прислал мне карточку Володи в матросской форме.
Но продолжу рассказ о семье Дубровиных.
Старшей в семье была наша мама, Лидия. Затем шел брат Сергей. Второй слева. Врач, окончил Военно-медицинскую Академию. Участник Русско-японской войны, первой мировой и гражданской. По окончании Академии попал в Сормово, где и проработал вплоть до своей смерти. Сначала врачом по венерическим болезням, а потом детским. Умер он в начале 50-х годов. Его единственный сын Виталий рассказывал, что в день его похорон две смены Сормовского завода не вышли на работу, чтобы проводить врача, лечившего несколько поколений сормовичей и имевшего огромный авторитет. Дело пахло скандалом. Тетушка Анна Ивановна урожденная Садовых, естественно хоронила мужа по всем правилам православной церкви. В горкоме партии схватились за голову, решили отметить многолетнюю работу в Сормове дав вдове персональную пенсию, закрепив за ней жилплощадь и т.п. Послали своего представителя на похороны, превратив их из церковных в гражданские. Но панихида была совершена.
Жена его была красавицей. Типичной русской красавицей как-будто сошедшей с полотна Кустодиева. В нее по очереди влюблялись все братья Дубровины. Но первым вышел в люди Сергей. Он и женился на богатой невесте Садовой. Брак был не слишком удачен. Дядя, будучи студентом, заразился сифилисом. "Вылечился", но не слишком. Не знаю как в конце двадцатого века, но в начале его эту болезнь толком лечить не умели. Анна Ивановна узнала об этом, но разводиться не стала, а мстила, как могла. И грешила она, в частности, с братьями Дубровиными. По крайней мере, что касается Владимира, Евгения и Алексея, то это точно.
В 26 году я собрался во время отпуска заехать в Н. Новгород. Естественно остановиться можно было только у родного дяди. Адреса я не знал и написал просто - город Сормово, врачу Сергею Алексеевичу Дубровину. Вскоре получил ответ с любезным приглашением. Письмо дядя отправил по адресу, указанному мною в начале моего письма - "Ленинград, ВМУ. Боровикову" и... все. Вот как тогда работала почта. Письмо долго путешествовало, был даже штемпель Киева, видно смутила буква "у" в адресе "ВМУ".
Дядя Сережа оказался единственным из всей семьи, имевшим за первую половину двадцатого века постоянный адрес. Через него нашли друг друга все рассеянные ветром гражданской войны по всей России.
Третьим сыном был Александр, третий слева. Он служил в солдатах. Участвовал в восстании Варшавского гарнизона. Ему грозила смертная казнь. Удалось бежать и по документам брата Владимира бабушке, Коке Жене, удалось вывезти его за границу. Он поселился в США. Служил там в авиации, техником самолета. Участвовал в военных действиях на Филлипинах. Прислал несколько фотоснимков рядом с Де-Хевиландом-4. Эти снимки относились не к Филлипинам, а к первой мировой войне. После окончания гражданской войны дядя Сережа получил от него одно письмо, полное англицизмов. Видимо дядя Саша не общался с русскими и подзабыл русский язык. Была ли у него семья и потомки - неизвестно. Жил он видимо бедновато так так в письме писал, что помочь не может. /Это было вскоре после голода в Поволжьи, где хорошо себя показала так называемая "АРА" - Америкен Рилиф Администракшн/, которая широко себя рекламировала в самих США.
Этот "американский дядюшка" невольно помог мне пережить тяжелые 37-38 гг. и 46-52 гг. По окончании Академии и сразу после войны меня "кантовали" на ответственные посты в ВВС и в ВМС. Назначения не состоялись. Но на этих постах НЕ УЦЕЛЕЛ НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК. Вряд ли моя участь была бы лучше.
Следующим идет дядя Миша. /Первый справа в заднем ряду/. Это была очень интересная фигура. Он окончил Казанское юнкерское училище. Во время Японской войны был комендантом, военным, одной из крупных станции Сибирской ж.д. Прославился тем, что умел справляться с толпой солдат, возвращавшихся с фронта.
Судьба его интересна. Он вздумал жениться на собственной кухарке. По тогдашним законам, офицер, получавший дворянское сословие вместе с первым чином, имеет право жениться либо на дворянке, либо на женщине, имевшей не менее десяти тысяч приданого. За нарушение этого правила следовало увольне-ние из армии "по собственному желанию". Дядя Миша предпочел увольнение. По демобилизации он приехал в Омск. Купил там большую лодку, нагрузил ее продуктами и всем необходимым для проживания в дикой местности и отправился вниз по Оби. Вдвоем они построили дом, обработали участок земли под поля и огород. И так жили, сами себе хозяева, до начала первой мировой войны. Тут его, конечно, призвали в армию. Во время Гражданской войны он служил в Колчака и вместе с остатками белой армии оказался в Харбине, где и жил до самой смерти. Детей было много. Сколько я не знаю. Когда закончилась гражданская война он вступил в Общество советских граждан и был председателем его Харбинского отделения. После победы Китайской революции Мао решил избавиться от русских в Китае. Дядя Миша к тому времени умер, а его дети уехали в СССР. Они переписывались с дядей Сережей и дядей Лешей. Одного из самых младших "китайских" племянников дядя Леша хотел даже взять в приемные сыновья. Одно время этот племянник жил у Леши. Но ... что-то не сладилось, парень уехал, и больше мы никто ничего про наших двоюродных братьев не знаем.
Этот "дядя белогвардеец за границей", который неизменно фигурировал в моих анкетных данных, также как и дядя Саша сыграли "положительную" роль в моей биографии.
Следующим идет дядя Володя /первый слева/. Окончил физико-математический факультет. Сразу же попал на войну прапорщиком. Был взят в плен и до Революции находился в плену, Член Партии с 1918г. Был женат на очень умной и красивой дочке протоиерея Рыбинского кафедрального собора. На Верочке Орловой. Она умерла во время войны. Судьба забросила его в г.Белебей Уфимской губернии. Именно к нему мама с нами, ребятами поехала из Чистополя. Ехали мы в Уфу и не знали, что он в Белебее. Его случайно встретила сестра Татьяна на вокзале в Чешме и узнала по родимому пятну на левом глазе и левой щеке, хотя до этого никогда не видела. В Белебее дядя Во-лодя занимал пост Заведующего делом внешкольного образования Уездного отдела наробраза.